19:43 Сказание о буланом коне Гульсары / II акт | |
II акт
Юрта Т а н а б а я. Ранее весеннее утро. Слышны щебетание птиц. Т а н а б а й и Д ж а й д а р за завтраком. Издалека слышны ржания лошадей. Т а н а б а й. Через две недели нам перекочевать снова в горы. ( Обращаясь к Д ж а й д а р .) Ты как, начала складывать вещи? Д ж а й д а р . Да, каждый день по чуть-чуть. И откуда набралось столько барахла. Т а н а б а й . Недаром, у нас—у киргизов издавна говорят: «если считаешь, что ты беден—попробуй перекочуй». (Обе смеются.) Д ж а й д а р . Если мы переселяемся на целый год и придем сюда только следующей весной, сьездит бы в интернат—сына навещать; к сапожнику, на базар—сделать закупку; сходить на мельницу—дел уйма. (Обращаясь к Т а н а б а ю .) Что с тобой? Почему так загрустел? Т а н а б а й (грустно). Сон я видел недавно дурной. Д ж а й д а р . Это ты чтобы отвязаться от меня? (Вздыхает.) Т а н а б а й (грустно). Нет, на самом деле. Из головы не выходит. Д ж а й д а р . Съездил бы хоть повидал Чоро. Порядочные люди перед кочевкой проведывают больных. Т а н а б а й . Успеется, потом. Д ж а й д а р . Когда потом? Да ты что, в аил боишься ехать? Поедем завтра вместе. Возьмем детей и поедем. Мне тоже надо побывать там. Т а н а б а й и Д ж а й д а р идут по аилу, здороваясь с односельчанами. Слышны издалека блеяние овец, мычание коров и лай собак. Т а н а б а й (жене). Я сейчас, Джайдар. Ты езжай. Скажи Чоро, что я мигом подъеду. В конторе срочные дела, закроется на обед. И в кузницу надо забежать. Подковы, на кочевку запасти. Д ж а й д а р . Да неудобно же врозь. Т а н а б а й . Ничего, ничего. Ты езжай. Я сейчас. (Обе уходят.) Конный двор колхоза. Т а н а б а й . Т а н а б а й (подходит к кулисам, где якобы Г у л ь с а р ы , садится на корточки, снимает шапку и бьет оземь. Злобно. Сжимая кулаки). Так и знал, сволочи! (Уходит.) Юрта Т а н а б а я . Вечер. Т а н а б а й и Д ж а й д а р за ужином. Издалека слышны лай собак, ржания лошадей. Т а н а б а й (печально). Сбылся мой сон. Д ж а й д а р . А что? Т а н а б а й . В гостях не стал об этом говорить. Гульсары больше не будет прибегать. Ты знаешь, что они сделали с ним? Охолостили, сволочи! Д ж а й д а р . Знаю. Потому и потащила тебя в аил. Ты боялся узнать об этом? А чего бояться? Не маленький же ты! Разве первый и последний раз выхолащивают коней? Так было испокон века и так будет. Это же известно каждому. Т а н а б а й . Нет, все же сдается мне, что наш новый председатель—плохой человек. Чует сердце. Д ж а й д а р . Ну, ты это брось, Если оскопили твоего иноходца, так сразу и председатель плохой? Зачем так? Человек он новый. Хозяйство большое, трудное. Чоро вон говорит, что теперь с колхозами разберутся, помогут. Планы какие-то намечают. А ты судишь обо всем раньше времени. Мы-то ведь многого здесь не знаем... Стареешь ты, Танабай, вот что. Т а н а б а й (про себя—в сторону). Может, и вправду нельзя судить так о человеке? Глупо, конечно. Оттого, наверно, что старею, что гоняю круглый год табун, ничего не вижу и не знаю. Но до каких пор будет так трудно жить?.. А послушаешь речи—будто все идет хорошо. Ладно, положим, я ошибаюсь. Дай бог, чтобы я ошибался. Но ведь и другие, наверно, так думают... Сколько лет уже прошло после войны, а все латаем хозяйство, как старую юрту. В одном месте прикроешь—в другом лезет прореха. Отчего? Отчего колхоз будто не свой, как раньше, а вроде чужой? Крутят, вертят хозяйство то так, то эдак, а толку никакого. На собраниях одни пустые разговоры. Никому нет дела до тебя. Колхозом вроде не сами колхозники управляют, а кто-то со стороны. Так нет, уполномоченные приезжают из района тоже какие-то не такие, как прежде. Раньше уполномоченный в народ шел, всем доступный был. А теперь приедет, накричит на председателя в конторе: «Работайте, давайте план, и все...», а с сельсоветом так и вовсе не разговаривает. (Забыв о Д ж а й д а р произносит вслух.) Вот встанет Чоро с постели, заставлю его душу выложить. И сам выложу. Если я путаю, пусть скажет, а если нет?.. Что же тогда? Нет-нет, так не должно быть. Конечно, я путаю. Кто я? Простой табунщик, пастух. А там люди мудрые... Д ж а й д а р (удивленно). Что с тобой?! Т а н а б а й . Ай, ничего...Это я, просто так... (Свет на сцене постепенно гаснет.) Предгорье. Вершины гор покрыты снегом. Осень. Осенне-зимнее стойбище Т а н а б а я . Т а н а б а й и П о с ы л ь н ы й . П о с ы л ь н ы й . Эссаламу алейкум Танаке! Т а н а б а й (здороваясь обеими руками). Валейким эссалам! П о с ы л ь н ы й . Как поживаете, как хозяйство, лошади? Т а н а б а й . Спасибо, хорошо. Пока не жалуемся. (Появляется Д ж а й д а р с кувшином и пиялами в руках.) П о с ы л ь н ы й . Эссаламу алейкум Джайдар апа! Д ж а й д а р . Алейик салам! (Наливает кумыс из кувшина и подает мужчинам.) Как в аиле все благополучно? П о с ы л ь н ы й . Хорошо, привет передали. (Обращаясь к Т а н а б а ю .) Чоро прислал меня. Передал, чтобы ты завтра приехал в аил, а оттуда поедете на совещание в район. Т а н а б а й . Хорошо, рано утром приеду. (Свет на сцене постепенно гаснет.) Аил. Контора колхоза. За столом Ч о р о. В кабинет входит Т а н а б а й они здороваются, обнимаясь. Ч о р о (бодро). А ты, Танабай, не стареешь, все такой же. Сколько мы не виделись—с самой весны? Кумыс и воздух гор—дело великое. А я вот сдаю понемногу. Время, наверно, уже... (Помолчав. ) Вот что, Танабай. Знаю, скажешь - дай нахальному ложку,так он вместо одного раза пять раз хлебнет. Опять по твою душу. Завтра едем на совещание животноводов. С животноводством очень плохо, особенно с овцеводством и особенно у нас в колхозе. Прямо гиблое дело. Выручай! Тогда выручил с табунами, спасибо, и теперь выручай. Берись за отару, переходи в чабаны. Т а н а б а й . Скор ты шибко, Чоро. (Немного помолчав.) К лошадям я привык. А с овцами скучновато будет! Ч о р о . Неволю тебя, Танабай, А ничего не поделаешь—партийное поручение. Не сердись. При случае припомнишь по-дружески, отвечу за все сразу! Т а н а б а й (смеясь). Да уж припомню как-нибудь крепко, не обрадуешься! А насчет отары подумать надо и с женой посоветоваться... Ч о р о . Ну что ж, подумай. Но к утру решай, завтра надо доложить перед совещанием. С Джайдар потом посоветуешься, объяснишь ей все. Да я и сам при случае подъеду, расскажу. Она умная—поймет. (Шутливо.) Не будь ее при тебе, давно бы где-нибудь шею себе свернул. Как там она поживает? Дети как? Т а н а б а й . Хорошо, не жалуемся. Дочки при нас, Сын в интернате, хорошо учится, редко видимся, разве что только на каникулах вдоволь. Как твой сын, Самансур? Ч о р о . На втором курсе уже. А учится, по-моему, хорошо. Вот ты говоришь—молодежь, а я по сыну своему сужу—вроде неплохая нынешняя молодежь. По рассказам его вижу, дельные у них ребята в институте. Ну, да видно будет. Молодежь грамотная идет, подумает о себе... Он приезжал летом на каникулы, не утерпел и говорит: «Пойду, говорит, выкошу бурьян во дворе Танаке. Штукатурка пообвалилась, стекла повыбиты, воробьи носятся по комнатам, как на гумне». Взял косу и пошел косить бурьянов в твоем дворе, стекла поставил, вычистил дом Т а н а б а й . Спасибо ему большое. Ты же знаешь, я всю жизнь в горах, все некогда. Вернется сын и будет он хозяйничать. Ч о р о . Ты не стесняйся, проси чего надо, что потребуется, весной поможем как-нибудь с ремонтом. Т а н а б а й . Спасибо друг. Ч о р о . Значит, так. Коня своего сдай в конюшню. Решили ехать все вместе на машине с утра. Мы ведь машину получили. И вторую скоро получим. Заживем! А я отправлюсь сейчас, приказано к семи быть в райкоме. Председатель уже там. Думаю, успею на иноходце к вечеру, он не хуже машины идет. Т а н а б а й (удивленно). Как, разве ты ездишь на Гульсары? Уважил, выходит, председатель... Ч о р о . Как сказать. Уважил не уважил, но отдал его мне. (Смеясь, развевает руками.) Понимаешь, какая беда. Возненавидел почему-то Гульсары председателя. Просто уму непостижимо. Звереет, близко не подпускает к себе. Пробовали и так и эдак. Ни в какую! Хоть убей. А я езжу—идет хорошо, крепко ты его выездил. Знаешь, схватит иной раз сердце, болит, а сяду на иноходца, пойдет он, и боль как рукой снимет.Только за одно это готов всю жизнь работать парторгом, лечит он меня! Т а н а б а й . Он мне тоже не нравится. Ч о р о . Кто? Т а н а б а й . Председатель. Ч о р о (сёрьезно). За что же ты его не любишь? Т а н а б а й . Не знаю. Думается мне, пустой он человек, пустой и злой. Ч о р о . Ну знаешь, на тебя трудно угодить. Меня ты упрекал всю жизнь за мягкотелость, этого тоже, оказывается, не любишь... Не знаю. Вышел я на работу не так давно. Пока не разобрался. Т а н а б а й . (после недолгого молчания). Очень хорошо, что машину дали. Значит, и в колхозы теперь пойдут машины. Надо, надо. Пора. Помнишь, перед войной получили мы первую полуторку. Митинг целый собрался. Как же—своя машина в колхозе. Ты еще выступал, стоя в кузове: "Вот, товарищи, плоды социализма!" А потом и ее забрали на фронт... (Наступает тишина.) Ч о р о . Я по глазам вижу, что ты хочешь его увидеть. Ну иди, иди! Он там в конюшне (Т а н а б а й уходит, Ч о р о ему вдогонку.) Не забудь, завтра чуть рассвет трогаемся! (Свет на сцене постепенно гаснет.) Т а н а б а й один у конюшни. Т а н а б а й (обращаясь в кулисы, где якобы стоит Г у л ь с а р ы .) Здравствуй, Гульсары, здравствуй! Ну, как ты тут? (Слышно фырканье и цокот копыт лошади.) А ты, Гульсары, выглядишь ничего. Смотри, раздался в груди. Бегаешь, стало быть, много. Плохо тебе было тогда? Знаю... Ну ладно еще, в хорошие руки попал. Веди себя смирно, и все будет в порядке. (Вытаскивает из кармана сахар и подает воображаемой лошади.) На, этот сахар отложили тебе мои дочки, они тебе привет передают. Мне, брат, предлагают в чабаны. Не знаю, справлюсь ли с новой работой, ведь я всю жизнь был табунщиком. Ничего не поделаешь, если народ просит. Ну, я пойду, мы еще увидимся, пока. (Уходит. Свет на сцене постепенно гаснет.) Районный центр. У здания дома культуры люди ожидают начала совещания. У входа в клуб на стене прибиты полотнища красного цвета с надписями: "Коммунисты—вперед!", "Комсомол—авангард советской молодежи!" Т а н а б а й , Ч о р о , председатель колхоза Д ж о р о к у л А л д а н о в. А л д а н о в (обращаясь Т а н а б а ю). Танабай, пойдем в сторонку. Мы тебя уже отметили, вот твой блокнот. Ты должен выступить. Ты партийный, лучший табунщик у нас. Т а н а б а й . А, о чем же мне говорить? А л д а н о в . Скажи, что ты, как коммунист, решил идти на отстающий участок. Чабаном маточной отары. Т а н а б а й . И все? А л д а н о в . Ну как все! Скажешь свои обязательства. Обязуюсь, мол, перед партией и народом получить и сохранить по сто десять ягнят от каждых ста маток и настричь по три килограмма шерсти с головы. Т а н а б а й . Как же я скажу, если я в глаза не видел отару? Ч о р о (успокаивая). Ну вот еще, подумаешь! Отару получишь Выберешь себе овец, какие приглянутся. Не беспокойся. Да, и еще скажи, что берешь под шефство двух молодых чабанов-комсомольцев. Т а н а б а й . Кого? Ч о р о (рассматривая список). Болотбекова Эшима и Зарлыкова Бектая. Т а н а б а й . Так ведь я с ними не говорил, как они посмотрят на это? Ч о р о . Опять ты свое! Странный ты человек. Обязательно тебе говорить с ними? Не все ли равно? Никуда они не денутся, мы их наметили к тебе, дело решенное. Т а н а б а й . Ну, если решенное, зачем со мной разговор вести? (Направляется ко входу зала заседаний.) Ч о р о . Выступи коротко, только о своих обязательствах. Ничего другого не говори. Не советую (Т а н а б а й пытается ускользнуть. Удерживая Т а н а б а я за рукав). Постой, Ты все запомнил? Т а н а б а й (раздраженно, на ходу). Да запомнил, запомнил. (Заходит в зал заседаний.) Ч о р о (вслед за Т а н а б а е м ). Эх, Танабай, Танабай! Простак ты, ничему-то тебя жизнь не научила. Ничего-то ты не знаешь и не замечаешь. Каким был в молодости, таким и остался. Все бы тебе рубить сплеча. А времена-то уже не те. Теперь важнее всего—как сказать, при ком сказать и чтобы слово в духе времени звучало, как у всех, не выделяясь, не спотыкаясь, а гладкое, как писаное было. Тогда все будет на месте. А пусти тебя, Танабай, как душе твоей угодно, наломал бы дров, потом отвечать еще пришлось бы за тебя. (Свет на сцене постепенно гаснет.) Степь. Поздняя осень. Т а н а б а й с палкой чабана в руке. Т а н а б а й . Что ж, половина жизни человека проходит в мечтах, потому, быть может, и сладка она так, жизнь. Быть может, потому и дорога она, что не все, не все сбывается, о чем мечтаешь. (Смотрит на горы и в небо.) Вряд ли все люди могут быть в одинаковой мере счастливы. У каждого своя судьба. А в ней свои радости, свои горести, как свет и тень на одной и той же горе в одно и то же время. Тем и полна жизнь... Стареет человек, а душа не желает сдаваться, нет-нет да и встрепенется, подаст свой голос. С овцами спокойнее, конечно, чем с табунами. То ли дело лошади! Но потеряло, говорят, коневодство свое значение. Машины пошли. Лошади, выходит, уже не прибыльны. Теперь главное—овцеводство, шерсть, мясо, овчина. Тьфу… Сам виноват—послушался Чоро. Насулил. С трибуны выступал. Я, мол, такой-сякой, передовой, перед партией и Родиной слово даю. Хоть бы уж этого не говорил! Да и при чем тут партия и Родина! Обыкновенное хозяйское дело. Так нет... Положено! И чего мы на каждом шагу, надо не надо, бросаемся этими словами?.. Ну что ж, сам и виноват. Не обдумал. По чужим подсказкам стал жить. Им-то что—отбрешутся, вот только Чоро жалко ( Появляется Д ж а й д а р .) Джайдар, я отгоню овец, вернусь, пока вы с сакманщицами* устанавливайте юрту и палатки. ( Д ж а й д а р уходит, молча кивнув головой.) Поздняя осень, снег присыпает. Юрта Т а н а б а я и брезентовая палатка. Т а н а б а й , Д ж а й д а р , сакманщицы . Слышны блеяние овец и редкий лай овчарок. Т а н а б а й . Животы овец все больше тяжелеют. У некоторых, крупный плод или двойня—по обвисшим животам видно. Суягные матки шагают с трудом, осторожно. Послезавтра нам предстоит перекочевать на окотную базу, в долину Пять деревьев. Как бы там с кошарой и зимним кормом было все в порядке. Зима уже на носу. П е р в а я сакманшица. В отаре пали две матки от истощения, а у подшефных тоже несколько овец. Т а н а б а й . Ну, не без этого. Десяток маток потерять за зиму—дело обычное. Главное впереди, на подходе к весне, тогда у нас появятся много хлопот. Если овцы раньше времени оягняться, значит, недогляд был при случке. Через неделю-другую посыплются ягнята, как груши. Успевай только принимать. (Свет на сцене постепенно гаснет.) Долина Пяти деревьев. Окотная база. Зима, мороз, везде сугробы снега. Кошары провалившейся камышовой крышей, с дырами в стенах, без окон. Руины каменного загона. Кучи разбросанной соломы. В углу несколько фонарей с разбитыми стеклами, ржавый бидон с керосином, две лопаты и обломанные вилы. Т а н а б а й обходит кошары. Т а н а б а й (возбужденно ходит вперед-назад, временами возмущенно размахивая руками). Бездельники! Да как же так ?.. Да как же так ?.. Да как же так ?.. Да, тут никогда не чистили от навоза, по-слойно, по-годам утрамбованный лежит. Да еще намокший от снега, мерзлый как лед. Без теплого пола, без крыш, без окон. Куда приютить ягнят?... Где запас сена? Да, они все подохнут вместе с овцами в таких ужасных условиях. Облить бы все это керосином и жжечь… И уйти к чертям собачьим… Не-е-ет! Сначала вы, все ответите за разгильдяйство и халатность! Сейчас поеду в аил, посреди ночи всех, возьму за шиворот Ибраима, подниму на ноги Алданова и Чоро и приведу их сюда, пусть увидят своими глазами. (Берет упряжу и седло направляется к лошади. За ним бежит Д ж а й д а р держит за рукав Т а н а б а я и останавливает его.) Д ж а й д а р . А ну постой! Куда ты? Не смей. Остановись, послушай меня! (Схватывается за седло.) Т а н а б а й (вырывая седло из рук Д ж а й д а р а , орет). Отпусти! Отпусти! Отпусти, говорю! Я убью их! Я убью! Д ж а й д а р . Не пущу! Тебе надо кого-нибудь убить? Убей меня. (Прибегают сакманщицы тоже начинают уговаривать Т а н а б а я .) Т а н а б а й . Разве ты не видишь, что тут творится? Разве ты не видишь—вон матки с ягнятами. Куда мы их завтра денем, где крыша? Где корм? Передохнут все. Кто будет отвечать? Отпусти! Не держи меня. Д ж а й д а р . Да постой ты, постой. Ну хорошо, ну поедешь ты, накричишь, наскандалишь. А что из того? Если они до сих пор ничего не сделали, значит, нет у них сил на это. Было бы из чего, разве колхоз не построил бы новую кошару? Т а н а б а й . Но крышу-то можно было перебрать? А где двери? Где окна? Все кругом развалено, в кошаре снег, навоз не вывозили лет десять! А смотри, на сколько хватит этого гнилого сена? Разве же ягнятам такое сено? А подстилку откуда возьмем? Пусть в грязи дохнут ягнята, да? Так, по-твоему? Уйди! Д ж а й д а р . Хватит, Танабай, уймись. Ты что, лучше всех? Как все, так и мы. И тебя еще мужчиной считают! Подумай лучше, что сделать, пока не поздно. Плюнь ты на них. Нам отвечать, и нам делать. Я вон приметила по пути к ложбинке шиповник густой, колючий, правда, —нарубим, позатыкаем крышу, сверху навоза набросаем. А на подстилку придется накосить курая *. Как-нибудь да и перебьемся, если погода не подведет... С а к м а н щ и ц ы (поочередно, перебивая друг-друга). Никто нам не поможет, нам самим придется все делать, видимо это судьба. Будем работать днем и ночью, не покладая рук, Танаке. (С отчаянием Т а н а б а й опускается на землю, сидит понурив голову. С а к м а н щ и ц ы начинают таскать камни. Т а н а б а й и Джайдар тоже идут к ним— все вместе приступают к воссстанавлению разрушенного загона. Свет на сцене постепенно гаснет.) Долина Пяти деревьев. Окотная база. Зима, мороз, везде сугробы снега. Кошары провалившейся камышовой крышей, с дырами в стенах, без окон. Т а н а б а й лопатой разгребает навоз и накладывает на носилки Д ж а й д а р и одна С а к м а н щ и ц таскают носилки. Слышны блеяние овец. Д ж а й д а р . Так мало начистили. В т о р а я с а к м а н щ и ц а. Да, туда поместятся двадцать-двадцать пять ягнят, не больше. (Снег начинает мелкими хлопями идти.) Т а н а б а й (женщинам). Оставте пока носилки, крышу будем заделывать. (Обращаясь к С а к м а н щ и ц е.) А ты иди замени напарницу на пастбище, она замерзла наверное до костей. Как согреется, сразу к нам—на подмогу. ( С а к м а н щ и ц а уходит. Т а н а б а й взбирается на крышу кошара, сбрасывает веревку и кричит жене сверху.) Привяжи ветки шиповников, побольше. Д ж а й д а р (привязывая на конец веревки кучу веток). Тяни! (Сверху с грохотом падает стропила и ударяет в спину Д ж а й д а р а , она падает.) Ох… Танабай, помоги. (К ней подбегает В т о р а я сакманщица.) Т а н а б а й (спускается вниз, поднимает стропилу плечом и поднимет ее рывком.) Джайдар! (Она выползает из под стропила и охает.) Что с тобой? Что? Д ж а й д а р . Ой, поясница! Поясница! Т а н а б а й (обшаривает под фуфайкой Д ж а й д а р а поясницу. Снимает с себя плащ,стелет рядом с женой, укладывает ее.) Ничего страшного, здорово ушибло. Д ж а й д а р (плачет). Как же теперь? В такое-то время, а я? Как же теперь вам! Т а н а б а й . О боже! Да провались эта работа ко всем чертям! Бедняжка моя… (Гладить ее по голове.) Что ты, Джайдар, успокойся! Лишь бы ты встала на ноги. А все остальное ерунда, справимся... В т о р а я сакманщица . Надо радоваться, что жива осталась. А ты? Д ж а й д а р (улыбаясь сквозь слезы). Ладно уж. Не обижайтесь только, что так случилось. Я не залежусь. Дня через два встану, вот посмотрите. (Свет на сцене постепенно гаснет.) Юрта Танабая. Зима, мороз. Ночь. Со стороны загона слышны блеяние ягнят и гул овец. Лают овчарки. Т а н а б а й (вставая с постели). Началось. Эх, не могли повременить. (Обарачиваясь Д ж а й д а р .) Ты слышала? (Они быстро встают, одеваются по зимнему, берут фонари и напрвляютс к кошарм. Джайдар прихрамывая идет к палатке и будит сакманщиц. Танабай мокая кисточку в чернильницу ставит метку только что родившимся ягнятам. С а к м а н щ и ц а м, отрывисто.) Стелите солому под стену, где чище, уложите ягнят, отведавших молозивой и прикрывайте их мешком. Более слабых отнесите в юрту. Детей поселите в палатку. Хорошо, что вовремя подоспели, а не то так и замерзли бы в загоне. (Обращаясь к Д ж а й д а р .) Теперь нам одно из двух—или чудом выстоять в схватке, или умереть. Д ж а й д а р . Выстоим. Давай, расчищать кошару от навоза—подготовим место для новых ягнят, ведь они сотнями пойдут теперь, а чуть рассвет возьмемся за крышу. ( С а к м а н щ и ц а м .) Эй, одна остается с матками прикладывать ягнят к соскам, как они обсохнуть—сразу в сухое место, другая—ко мне, будем навоз таскать. Т а н а б а й . Выстоим, нам уходить некуда. (В сторону.) Хоть бы соломы было вдосталь так и той нет. Ибраим и на это найдет уважительную причину. Скажет, попробуй привези солому по бездорожью в горы. Может быть, все как-нибудь образуется. (Свет на сцене постепенно гаснет.) Утро. Ветер, стужа. Горы и низины покрыты снегом. Из кошары слышно блеяние овец и ягнят. Люди на ногах, все работают: чистят кошару от навоза, выносят на носилках; Латают дыры в стене чем попало; укрывают крышу кураем, ветками шиповника; выносят трупики ягнят… Т а н а б а й ломом пробивает промерзлую землю. Д ж а й д а р складывает промерзший навоз в носилки. П е р в а я сакманщица . Меня мутит при виде горку из трупиков ягнят. Хоть бы погода над нами сжалилась. Порывистый, холодный ветер задувает фонарь, а я боюсь темноты. В т о р а я сакманщица . У меня ноги коченели от холода и от беготни туда-сюда; руки немеют, я их иногда не чувствую—они стали какими-то деревянными. П е р в а я сакманщица . Только что отбили из стада еще голов десять подоспевших овец, оставили на окот. В т о р а я сакманщица . И весна пришла, только не так. Заявилась вдруг ночью с дождем, туманом и снегом. Всей своей мокрой и холодной массой обрушилась на кошару, на юрту, на загон, на все кругом. Вспучилась ручьями и лужами на мерзлой, слякотной земле. Просочилась сквозь гнилую крышу, подмыла стены и пошла затапливать кошару, пробирать ее обитателей дрожью до мозга костей. Сбились в кучу ягнята в воде, орали матки, котившиеся стоя. П е р в а я сакманщица . Юрта битком набита ягнятами. Орут не смолкая. Есть хотят, их матери отказались от своего дитяти, чтобы самой выжить. Порой тыкаешь сиротку мордочкой к вымени, да нет, она чужих детей не принимает. Некоторые отказываются от своих, бодают их, не подпускает к себе, ногами бьют. А ягнята лезут, падают, плачут, осиротев и отчаянии сосут мои пальцы или подол плаща. Бедненькие… (Плачет.) Чем мы их будем кормить?! Скорей бы зеленая травка вышла… В т о р а я сакманщица . Да овцам, самим нечего есть—пастбища покрыта сплошь снегом, они начали есть шерсть друг у друга. Двойняшек много. Ягнята появляются на свет, в тот же день околевают в слякоти и навозной жиже. А те, что остались, кашляют, хрипят, в тесноте загаживают друг на друга. Осиротевшие матки орут, бегают в отчаянии, толкаются, топтают тех, кто лежит в потугах. П е р в а я сакманщица . А вчера один сосунок тыкался мордочкой в соски мертвой овцы. (Обе сакманщицы палачут.) Все труды идут прахом. Все это богатство пропадает. Горка трупов овец и их ягнят уже выше навозной кучи… Т а н а б а й (кричит сакманщицам). Эй вы, там! Одна идет гонять отару на пастбище, другая сюда—чистить кошару от навоза, да и одновременно принимать вновь родившихся. П е р в а я сакманщица . Не хотят уже овцы идти на пастбище. Какой там выпас в такую стужу и мокроту?! Да еще земля мерзлая. Т а н а б а й (злобно). Ты что, старая! Не видишь сколько овцематок погибло от голода? Почему молчишь? Вон отсюда! Гони отару. И не давай ей останавливаться и не давай им грызть шерсть. Пусть ходят. Бей их палкой. Чтобы они ни минуты не стояли. П е р в а я сакманщица . Как? Бить палкой?! Они же суягные… (Плачет.) Т а н а б а й (еще пуще озлобляясь, орет). Иди отсюда, где хочешь добывай корм. Не то убью! И заглядывай куст за кустом неопросталась ли какая. Если недоглядеть, застудится на сырой земле ягненок, и тогда он уже не жилец. ( П е р в а я сакманщица плача уходит. Обращается ко В т о р о й сакманщице.) Скачи, найди Чоро. И скажи, чтобы приехал немедленно. А если не приедет, то передай: пусть не показывается мне на глаза! (В т о р а я сакманщица уходит. В сторону.) Да, пришли черные дни чабана. Уже сколько дней и ночей не спим и не едим. А смерть уже косит скот в промозглой кошаре. Ей нетрудно было заявиться сюда-входи, где хочешь. Через гиблую крышу, через окна без стекол, через пустые проемы дверей. Дай-то бог, может, весна встанет. Только бы уж прочно встала, а то нет ничего хуже, когда пойдет шататься туда-сюда. Во что бы то ни стало, нужно выстоять, нужно победить эту беспощадную смерть. (Продолжает рубить промерзшую землю ломом. Слышен топот копыт. Появляется В т о р а я сакманщица) В т о р а я сакманщица . Больной он, Чоро. Лежит в постели, сказал, что через день-два хоть мертвый, но доберется. Т а н а б а й (ругалясь). Чтоб не видать ему продыху от этой болезни! И б р а и м и У ч е т ч и к скота. Т а н а б а й . Зачем приехал? И б р а и м . Муку вам привез. Т а н а б а й (злобно). Мы с голоду не умрем, ты посмотри что с отарой твориться. И б р а и м . А где, говорит, дворцы я вам возьму? Какие были кошары в колхозе, такие и есть. Других нет. Т а н а б а й (злобно). Ты сюда приехал смеяться над нами или разобраться? Я о деле говорю, я о деле думаю. Мне отвечать. И б р а и м . А я, по-вашему, не думаю? Вы отвечаете за какую-то одну отару, а я за все, за вас, за других, за все животноводство. Думаете, мне легко! (Плачет.) Под суд я попаду! Под суд! Нигде ничего не достанешь. Люди не хотят идти даже в сакманщики на время. Убейте, растерзайте меня, ничего я больше не могу. И не ждите от меня ничего. Зря я, зря пошел на это дело... (Уходит. Появляется молодой парень—У ч е т ч и к скота.) Т а н а б а й (здороваясь с У ч е т ч и к о м ). Где же ты был раньше? У ч е т ч и к . Как где? По отарам. Не успеваю, я один. Т а н а б а й . А как у других? У ч е т ч и к . Не лучше. Эти три дня покосили много. Т а н а б а й . Что говорят чабаны? У ч е т ч и к . Да что. Ругаются. Иные и разговаривать не хотят. Бектай, так тот погнал меня со двора. Злой ходит, не подступишься. Т а н а б а й . Да-а-а. И у меня не было продыху, чтобы добежать до него. Ну, может, вырвусь, съезжу. Ну, а ты? У ч е т ч и к . А что я? Учет веду. Т а н а б а й . А помощь нам какая-нибудь будет? У ч е т ч и к . Будет. Чоро, говорят, вышел. Обоз отправил с сеном, с соломой, с конюшни сняли все—пусть, говорит, лучше лошади подыхают. Да, говорят, обоз застрял где-то, дороги-то вон какие. Т а н а б а й . Дороги! А что думали раньше? Вечно у нас так. И с обоза-то этого что толку теперь? (С угрозой.) Ну, я еще доберусь до них! Не спрашивай. Иди сам смотри, считай, записывай. Мне теперь все равно! Сегодня еще маток пятнадцать опросталось. У ч е т ч и к . Я уже подсчитал, пока Вы говорили с Ибраимом. Подпишите акт о падеже. (Т а н а б а й подписывает акт не глядя.) До свидания, Танаке. Может, передать что? Скажите. Т а н а б а й . Нечего мне сказывать. Вообще-то, заверни к Бектаю. Передай: завтра к обеду как-нибудь выберусь. ( У ч е т ч и к попрощавшись уходит. Слышно блеяние овец и лай собак. Встает и смотрит вдаль.) Что за отара? Зачем он гонит ее сюда? Перемешаются овцы, разве же так? Какой-то пришлый чабан, забрел в чужие места. Эй, Бектай, ты, что ли ? (Возмущенно.) Да что он так суягных маток лупит палкой. (Появляется Б е к т а й туго подпоясанный веревкой, с рукавицами, засунутыми на груди под плащ; с чабанской палкой и заплечной сумкой за спиной. Не бритый, весь обросший.) Ты откуда? Куда? Здравствуй. Б е к т а й . (не ответив на приветствие, держа палку за спиной, останавливается в нескольких шагах от Т а н а б а я . Злобно сплевывается и притоптывает плевок в снег.) Оттуда, где меня уже нет. А куда, сам видишь. (Исподлобья с ненавистью и вызовом.) Бери. Хочешь считай, хочешь нет. Триста восемьдесят пять голов. Т а н а б а й . А что? Б е к т а й . Ухожу. Т а н а б а й . Как это - ухожу? Куда? Б е к т а й . Куда-нибудь. Т а н а б а й . А я при чем? Б е к т а й . При том, что ты мой шеф. Т а н а б а й (растерянно). Ну и что? Постой, постой, ты куда? Ты куда собрался? Как же так? Б е к т а й . А вот так. Хватит с меня. Надоело. Сыт по горло жизнью такой. Т а н а б а й . Да ты понимаешь, что ты говоришь? Окот у тебя не сегодня-завтра! Как же так ? Б е к т а й . Раз с нами так ,то и нам так. Прощай! (Размахивая палку над головой, что есть силы закидывает ее далеко и шагает прочь.) Т а н а б а й (бежит за Б е к т а е м ). Одумайся, Бектай! Нельзя так. Подумай сам, что ты делаешь! Ты слышишь! Б е к т а й (резко обернувшись). Отстань! Это ты думай. А я хочу жить, как люди живут. Я ничем не хуже других. Я тоже могу работать в городе, получать зарплату. Почему я должен пропадать здесь с этими овцами? Без кормов, без кошары, без юрты над головой. Отстань! И иди расшибайся в доску, утопай в навозе. Ты посмотри на себя, на кого ты стал похож. Подохнешь здесь скоро. А тебе еще мало этого. Призывы еще бросаешь. Хочешь и других за собой потянуть. Дудки! Довольно с меня! Т а н а б а й (догнав). Бектай, ты послушай меня! Я тебе все объясню. Б е к т а й . Другим объясняй. Ищи дураков! Т а н а б а й . Остановись, Бектай. Поговорим. Т а н а б а й . Под суд попадешь! Б е к т а й (огрызнувшись). Лучше под суд, чем так! Т а н а б а й .Ты дезертир! Таких на фронте расстреливали! Стой, говорю! (Схватывает за рукав Б е к т а я. Он вырывается и идет дальше.) Не позволю, не имеешь права! ( Крутит за плечо Б е к т а я , а он в ответ ударяет под челюсть Т а н а б а я , сваливая его с ног и уходит. Поднявшись.) Пропал парень, пропал. (Свет на сцене постепенно гаснет.) Кошара. Т а н а б а й , Д ж а й д а р . Та н а б а й (из кошара его голос). Вот еще разрешилась одна матка, двойню принесла, хорошенькие ягнята. Только куда их? Вымя у овцы пустое, да и с чего молоку-то быть? Значит, и эти подохнут! Эх, беда, беда! А там вон лежат уже дохлые, закоченелые. (Собирает трупики и выносит, бросает их в кучу. Приходит Д ж а й д а р .) Д ж а й д а р (в сторону кошары). Танабай, где ты? К нам какие-то начальники едут. Т а н а б а й (выходит из кошары. Почти про себя). Пусть едут. (Смотрит вдаль и радостно.) О! Гульсары! Сколько не видались! Смотри, как идет, все такой же! Кто это на тебя сидит в кожаном пальто, а? А Чоро почему-то сел на другого коня, уважил стало быть важного начальника. (Со злорадством.) Ну-ну, подъезжайте. Наконец-то. Не стану я хныкать и жаловаться. Пусть у вас душа болит, если есть совесть. Бросили на погибель, а теперь заявляются... Ч о р о и уполномоченный из района С е г и з б а е в . С е г и з б а е в (не здороваясь с Т а н а б а е м и Д ж а й д а р о м , возмущенно обращаясь к Ч о р о). Безобразие! Везде так! Смотри, что тут творится! (Повернувшись к Т а н а б а ю .) Что же это ты, товарищ, чабан-коммунист, а ягнята дохнут? Та н а б а й (язвительно). А они, наверное, не знают, что я коммунист. С е г и з б а е в (разозлившись). То есть как? Социалистические обязательства принимал? Та н а б а й . Принимал. С е г и з б а е в . А что там было сказано? Т а н а б а й . Не помню. С е г и з б а е в (ткнув рукояткой камчи в сторону кошары). Вот потому и дохнут у тебя ягнята! (Накидывается на Ч о р о .) Куда Вы смотрите? Люди не знают даже свои обязательства. Срывают планы, губят скот! Чем вы занимаетесь здесь? Как воспитываете своих коммунистов? Какой он коммунист? Я вас спрашиваю! (Ч о р о молчит опустив голову и перебирая в руках нагайку.) Т а н а б а й (отвечает спокойно за Ч о р о ). Какой есть. С е г и з б а е в . Во-во, какой есть. Да ты вредитель! Ты уничтожаешь колхозное добро. Ты враг народа. В тюрьме твое место, а не в партии! Ты смеешься над соревнованием. Та н а б а й . Угу, в тюрьме мое место, в тюрьме. Ну! Что ты еще скажешь? Ч о р о . Зачем ты так разговариваешь, Танабай? Ну зачем? Объясни все толком. Та н а б а й (кричит). Вот как! Значит, и тебе надо объяснять? Ты зачем сюда приехал, Чоро? Ты зачем приехал? Я тебя спрашиваю! Чтобы сказать, что у меня мрут ягнята? Я и сам знаю! Чтобы сказать, что я в дерьме сижу по горло? Я и сам знаю! Что я дураком был всю жизнь, что расшибался в доску ради колхоза? Я и сам знаю!.. Ч о р о (взволнованно). Танабай! Танабай! Опомнись! (Подходит к Т а н а б а ю .) Т а н а б а й (отталкивает друга). Прочь! Плевал я на свои обязательства, на всю свою жизнь плевал! Уйди! Мое место в тюрьме! Ты зачем привел этого нового манапа* в кожаном пальто? Чтобы измывался он надо мной? Чтобы в тюрьму меня сажал? А ну давай, сволочь, сажай меня в тюрьму! ( Схватывает вилы стоявшие у стены и направляется к С е г и з б а е в у и замахивается ими .) А ну, вон отсюда, сволочь! Убирайся! (Кидается на С е г и з б а е в а . Д ж а й д а р виснет на его руке и пытается вырвать вилы. Т а н а б а й швыряет ее на землю.) Ч о р о ( загораживая С е г и з б а е в а от Т а н а б а я , берет начальника под руку и спешно, скороговоркой кричит.) Назад! Бежим! Убьет! ( Оба убегают. Т а н а б а й бежит за ними, замахивается на С е г и з б а е в а вилами вслед. Слышен топот отезжающих лошадей и лай собак.) Д ж а й д а р (отряхиваясь встает и испуганно). Что ты наделал? Что ты наделал? Да ты в уме своем? Т а н а б а й . Знаю. Я вредитель. Я враг народа… (Рыдает.) Д ж а й д а р (берет за плечо мужа. Тоже плачет.). Успокойся, успокойся… Районный комитет партии, приемная первого секретаря. С е к р е т а р ш а , Т а н а б а й . Т а н а б а й (в сторону). Кто мне теперь поверит? Кто меня теперь поймет? "А может, все-таки поймут? Скажу обо всем: о зиме нынешней, о кошаре и юрте, о бескормице, о бессонных ночах моих, о Бектае... Пусть разберутся. Разве можно так хозяйничать? Пусть накажут меня, зато другим, может быть, станет легче. Быть может, после этого оглянутся на чабанов, на житье наше, на наши беды. Нет, ни в чем я не виноват, нет! (Мимо проходит запыхавшись и коротко приветствуя Ч о р о и заходит в кабинет первого секретаря.) Крепко спешил, видать, пропотел Гульсары до мыла. (Звенит внутренний телефон.) С е к р е т а р ш а (поднимает трубку). Хорошо. (Обращаясь Т а н а б а ю .) Войдите, товарищ Бакасов. ( Т а н а б а й входит в зал где идет заседание партбюро.) Кабинет первого секретаря райкома . К а ш к а т а е в , Ч о р о , С е г и з б а е в , А л д а н о в и члены партбюро. К а ш к а т а е в (показывая Т а н а б а ю на стул в конце длинного стола). Садитесь. (Жестко нажимая на слова.) Приступаем к рассмотрению персонального дела коммуниста Бакасова. С е г и з б а е в (с ехидной усмешкой). Да, с позволения сказать, коммуниста. Т а н а б а й (в сторону). Злы! Пощады от них не жди. А почему я должен ждать пощады? Что я, преступник? К а ш к а т а е в . Товарищ Бакасов, признаете вы объективность фактов, изложенных в записке члена бюро товарища Сегизбаева? Т а н а б а й (глухо). Да. С е г и з б а е в (решительно). Товарищи члены бюро, если разрешите, я внесу ясность в существо дела. Я хочу сразу предостеречь некоторых товарищей от попыток квалифицировать действия коммуниста Бакасова просто как хулиганский поступок. Если бы это было так, то, поверьте мне, я не стал бы выносить вопрос на бюро: с хулиганами у нас есть другие меры борьбы. И дело, конечно, не в моих оскорбленных чувствах. За мной стоит бюро районного комитета партии, за мной в данном случае, если хотите, стоит вся партия и я не могу допустить надругательства над ее авторитетом. А самое главное—все это говорит о запущенности нашей политико-воспитательной работы среди коммунистов и беспартийных, серьезных недостатках в идеологической работе райкома. Нам всем еще предстоит ответить за образ мыслей таких рядовых коммунистов, как Бакасов. Нам еще предстоит выяснить, один ли он такой, или у него есть единомышленники. Что стоит его заявление: "Новый манап в кожаном пальто!" Оставим в сторону пальто. Но, по Бакасову, выходит, что я, советский человек, партийный уполномоченный, —новый манап, барин, душитель народа! Вот как! Вы понимаете, что это означает, что кроется за такими словами? Думаю, комментарии излишни... Теперь о другой стороне дела. Удрученный крайним неблагополучием с животноводством в "Белых камнях", я в ответ на возмутительные слова Бакасова, якобы забывшего свои социалистические обязательства, назвал его вредителем, врагом народа и сказал, что его место не в партии, а в тюрьме. Признаю—оскорбил его и готов был извиниться перед ним. Но теперь я убедился, что это именно так. И не беру слова свои назад, а утверждаю, что Бакасов - опасный, враждебно настроенный элемент... Напомню еще раз выводы своей докладной записки Бакасов ненавидит наш строй, ненавидит колхоз, ненавидит соцсоревнование, плюет на все это, ненавидит всю нашу жизнь. Это он заявил совершенно открыто в присутствии парторга колхоза товарища Саякова. В его действиях наличествует также состав уголовного преступления—покушение на представителя власти при исполнении им служебных обязанностей. Я прошу правильно понять меня, я прошу санкцию на привлечение Бакасова к судебной ответственности, с тем чтобы по выходе отсюда он был взят под стражу. Состав его преступления полностью соответствует статье пятьдесят восемь. А о пребывании Бакасова в рядах партии, по-моему, и речи не может быть!.. К а ш к а т а е в (с раздражением). Товарищ Бакасов, что вы скажете о своем поступке? Т а н а б а й . Ничего. Все уже сказано. Выходит, я был и остаюсь вредителем, врагом народа. Так зачем же знать, о чем думаю я? Судите сами, вам виднее. К а ш к а т а е в . А вы считаете себя честным коммунистом? Т а н а б а й . Теперь этого не докажешь. К а ш к а т а е в . А вы признаете свою вину? Т а н а б а й . Нет. К а ш к а т а е в . Вы что, считаете себя умнее всех? Т а н а б а й . Нет, наоборот, глупее всех. К е р и м б е к о в (вставая с места). Разрешите, я скажу. Т а н а б а й ( в сторону). Крой, мальчик, не жалей. Я тоже был когда-то таким, не жалел... К е р и м б е к о в (с волнением, дрожью в голосе). Я не одобряю поступка товарища Бакасова. Считаю, что он должен понести соответствующее партийное взыскание. Но я не согласен и с товарищем Сегизбаевым Мало того, я считаю, что надо обсудить и самого товарища Сегизбаева... Г о л о с из присутствующих (оборвав Керимбекова). Вот те раз! Это у вас в комсомоле, что ли, порядки такие? К е р и м б е к о в . Порядки у всех одни. (После недолгого молчания, вспыльчиво.) Какое вы имели право оскорблять колхозника, чабана, старого коммуниста? Да попробуйте вы назвать меня врагом народа. Вы объясняете это тем, что были крайне удручены состоянием животноводства в колхозе, а вы не предполагаете, что чабан был удручен не меньше вашего? Вы, когда приехали к нему, поинтересовались, как он живет, как идут у него дела? Почему гибнет молодняк? Нет, судя по вашей же записке, вы сразу же начали поносить его. Ни для кого не секрет, как тяжело идет расплодная кампания в колхозах. Я часто бываю на местах, и мне стыдно, неудобно перед своими комсомольцами-чабанами за то, что мы требуем с них, а помощи практической не оказываем. Посмотрите, какие кошары в колхозах, а с кормами как? Я сам сын чабана. Я знаю, что это такое, когда мрут ягнята. В институте нас учили одному, а на местах все идет по старинке. Душа болит, глядя на все это!.. С е г и з б а е в (перебивая). Товарищ Керимбеков, не пытайтесь разжалобить нас, чувство—понятие растяжимое. Факты, факты нужны, а не чувства. К е р и м б е к о в . Извините, но тут не суд над уголовным преступником, а разбор дела нашего товарища по партии. Решается судьба коммуниста.Так давайте же призадумаемся, почему так поступил товарищ Бакасов. Действия его, конечно, надо осудить, но как случилось, что один из лучших животноводов колхоза, каким был Бакасов, дошел до такой жизни? К а ш к а т а е в . (недовольно). Вы уводите нас в сторону от существа вопроса, товарищ Керимбеков. Всем тут, по-моему, абсолютно ясно - коммунист Бакасов совершил тягчайший проступок. Куда это годится? Где это видано? Мы никому не позволим накидываться с вилами на наших уполномоченных, мы никому не позволим подрывать авторитет наших работников. Вы бы лучше подумали, товарищ Керимбеков, как наладить дела в комсомоле, чем заниматься беспредметными спорами о душе и чувствах. Чувства чувствами, а дела делами. То, что позволил себе Бакасов, действительно должно насторожить нас, и, конечно, ему нет места в партии. Товарищ Саяков, вы как парторг колхоза подтверждаете всю эту историю? Ч о р о (медленно поднимаясь с места). Да, подтверждаю. Но я хотел бы объяснить... К а ш к а т а е в . Что объяснить? Ч о р о . Во-первых, я попросил бы, чтобы мы у себя в парторганизации обсудили Бакасова. К а ш к а т а е в . Это не обязательно. Проинформируете потом членов парторганизации о решении бюро райкома. Что еще? Ч о р о . Я хотел бы объяснить... К а ш к а т а е в . Что объяснить, товарищ Саяков? Антипартийное выступление Бакасова налицо. Объяснять тут уже нечего. Вы тоже несете ответственность.И мы вас накажем за развал работы по воспитанию коммунистов. Почему вы пытались уговорить товарища Сегизбаева не ставить вопрос на бюро? Хотели скрыть? Безобразие! Садитесь! Т а н а б а й . (в сторону). Куда девалось все то, чем я жил? Ведь здесь никому, кажется, и дела нет до всего того, что там у нас в отарах, в стадах. Каким же я дураком был! Жизнь свою извел ради колхоза, ради овец и ягнят. А теперь все это не в счет.Теперь я опасный. Ну и черт с вами! Делайте со мной что хотите—если от этого лучше станет, не буду жалеть. Давайте гоните меня взашей. Мне теперь один конец, кройте, не жалейте... А л д а н о в (возмущенно). И что вы думаете? Он в открытую грозился размозжить мне голову только за то, что мы вынуждены были надеть путы на ноги коню. Товарищ Кашкатаев, товарищи члены бюро, я, как председатель колхоза, прошу избавить нас от Бакасова. Его место действительно в тюрьме. Он ненавидит всех руководящих работников. Товарищ Кашкатаев, за дверью находятся свидетели, которые могут подтвердить угрозы Бакасова в мой адрес. Пригласить их? К а ш к а т а е в (брезгливо). Нет, не надо. Достаточно и этого. Садитесь. Давайте теперь голосовать. Внесено одно предложение: исключить из членов партии товарища Бакасова. Кто "за"? К е р и м б е к о в (порывисто встает с места). Одну минутку, товарищ Кашкатаев. Товарищи члены бюро, не совершим ли мы тяжелую ошибку? Есть другое предложение—ограничиться строгим выговором с занесением в личное дело Бакасова и объявить вмест с этим выговор члену бюро Сегизбаеву за оскорбление партийного и человеческого достоинства коммуниста Бакасова, за недопустимый метод работы Сегизбаева как уполномоченного райкома. С е г и з б а е в (кричит с места). Демагогия! К а ш к а т а е в (стучит карандашом по столу). Успокойтесь, товарищи, вы находитесь на бюро райкома, а не дома у себя, прошу соблюдать дисциплину. Привлекать Бакасова к уголовной ответственности я не нахожу нужным, но в партии ему, конечно, не место, в этом товарищ Сегизбаев совершенно прав. Будем голосовать. Кто за исключение Бакасова? (Большинство членов партбюро поднимают руки. Обращается к секретарше.) Запишите в протокол: решением бюро райкома товарищ Бакасов Танабай исключен из членов партии. К е р и м б е к о в . А я настаиваю на объявлении выговора Сегизбаеву. К а ш к а т а е в . Кто за предложение товарища Керимбекова? Прошу поднять руки! (Несколько членов поднимают, но большинство воздерживаются. Обращаясь к секретарше.) Предложение Керимбекова не одобрено. (Люди двигаются на стульях, как бы собираясь уходить. Танабай решив, что все уже кончено, встал и молча, ни на кого не глядя, направился к дверям.) К а ш к а т а е в . Бакасов, вы куда? Оставьте свой партийный билет. Т а н а б а й . Оставить?! К а ш к а т а е в . Да. Положите на стол. Вы теперь не член партии и не имеете права носить его при себе... (Т а н а б а й вытаскивает из кармана фуфайки кожаную сумочку, оттуда вытаскивает партийный билет и кладет на стол.) К е р и м б е к о в (сочувственно).Товарищ Бакасов, а что вы сами скажете? Ведь вы ничего не сказали здесь. Может быть, вам трудно было? Мы надеемся, что двери для вас назад не закрыты, что рано или поздно вы сможете вернуться в партию. Вот скажите, что вы думаете сейчас? Т а н а б а й (грустно).Что мне говорить? Всех не переговоришь тут. Одно лишь скажу, что не виновен я ни в чем, если даже и поднял руку, если даже и сказал нехорошие слова. Объяснить вам этого не смогу. Вот и все, стало быть. К а ш к а т а е в (раздраженно). Хм. Значит, на партию обижаешься? Ну, знаешь, товарищ. Партия тебя на путь истинный наставляет, от суда тебя спасла, а ты еще недоволен, обижаешься! Значит, ты действительно недостоин звания члена партии. И вряд ли двери назад будут тебе открыты! Заседание бюро обьявляю закрытым. (Все встают и выходят.) У коновязи. Т а н а б а й (подходит к кулисам, к вображаемым лошадям. Слышен храп топтание копыт). Прости Гульсары! Не держи на меня зла. А у меня сегодня беда большая. Очень большая. (Всхлипивая обнимает за шею воображаемого Г у л ь с а р ы . Появляется Ч о р о .) Ч о р о . Поехали вместе. Т а н а б а й (не глядя на него, грубо). Чего тебе? Езжай своей дорогой. Ч о р о . Давай поговорим. Не отворачивайся, Танабай. Поговорим как друзья, как коммунисты. Т а н а б а й . Я тебе не друг и тем более не коммунист уже. Да и ты давно уже не коммунист.Ты прикидываешься им... Ч о р о (упавшим голосом). Ты это серьезно? Т а н а б а й . Конечно, серьезно. Выбирать слова еще не научился. Что, где и как говорить, тоже не знаю. Ну, прощай. Тебе прямо, а мне в сторону. («Садится» на воображаемогоконя за кулисами и ускакивает.) Ч о р о (пытаясь остановить Т а н а б а я протягивает руку, кладет руку на грудь, хватая ртом воздух.) Плохо мне. (Прислоняется к гриве воображемого Г у л ь с а р ы . (Хрипло изадыхаясь.) Скорей домой, Гульсары, домой скорей…(Свет на сцене постепенно гаснет. Слышен цокот копыт лошади.) Юрта Т а н а б а я . Д ж а й д а р и Т а н а б а й . Д ж а й д а р (с фонарем. В сторону.) Не в настроении. Хоть бы напился в районе, может, легче было бы ему. (Вслух.) Бектаевскую отару забрали. Нового чабана прислали. Т а н а б а й . А хрен с ним, с Бектаем, с отарой, с чабаном твоим... Д ж а й д а р . Устал? Т а н а б а й . Чего устал? Из партии выгнали! Д ж а й д а р . Да потише ты, сакманщицы услышат. Т а н а б а й . Чего тише? Что мне скрывать? Выгнали, как последнюю собаку, и все. Так мне и надо. И тебе тоже так и надо. Мало нам. Ну чего стоишь? Чего смотришь? Д ж а й д а р . Иди отдыхай. Т а н а б а й . Сам знаю. (Уходит к кошарам, обратно возвращается, снова к кошарам, словно места себе не находит. Наконец плюхатся на солому, бормочет.) Лучше умереть, чем так жить. Да, да, лучше смерть!.. (Слышен топот копыт. Появляется гонец.) Д ж а й д а р . Выйди на минутку, человек к тебе. Т а н а б а й (поздоровавшись с гонцом). Это ты, Айтбай? Откуда? Г о н е ц . Из аила. Был я там по делам. Просили передать тебе: Чоро тяжело болен. Сказали, чтобы ты приехал. Т а н а б а й . А что я, доктор? Он всегда болеет. У меня тут и без него забот по горло. Погода вон портится. Г о н е ц . Ну, дело твое, Танаке, поедешь, не поедешь—сам знаешь. А я передал, что просили. До свидания. Мне пора, ночь скоро. (Собирается уходить, останавливается.) Ты подумай все же, Танаке. Плохо ему. Сына вызвали с учебы. Поехали встречать на станцию. Т а н а б а й . Спасибо, что передал. Но я не поеду. Д ж а й д а р . Поедет, не беспокойтесь, поедет он. (Гонец уходит.) Т а н а б а й (зло). Ты брось эту привычку отвечать за меня. Я сам знаю. Сказал, не поеду—значит, не поеду. Д ж а й д а р . Подумай, что ты говоришь, Танабай! Т а н а б а й . Мне нечего думать. Хватит. Додумался до того, что выгнали из партии. Нет у меня никого. И я если заболею, пусть никто не приезжает. Подохну один! (Махнув рукой направляется в кошару.) Д ж а й д а р (сама собой). Давно бы ушел, не страдал бы так. Всю жизнь болеет, стонет, за сердце хватается, а сам с седла не слазит. Тоже мне начальник. Видеть тебя не желаю после этого. Обижайся не обижайся, а я тоже в обиде. И никому нет дела...(Уходит.) Т а н а б а й (сам собой). А поехать меня не заставишь. Мне теперь все безразлично. Мы с Чоро чужие люди. У него своя дорога, у меня своя. Были друзьями, а теперь не то. А если я друг его, то где он был раньше? Нет, мне теперь все безразлично... (Появляется Д ж а й д а р . У нее в руках одежда Т а н а б а я : плащ, новые сапоги, кушак, рукавицы, шапка.) Д ж а й д а р . Одевайся! Т а н а б а й . Напрасно стараешься. Я никуда не поеду. Д ж а й д а р . Не теряй времени. Может случиться то, что потом всю жизнь будешь жалеть. Т а н а б а й . Ничего я не буду жалеть. И ничего с ним не случится. Отлежится. Не первый раз. Д ж а й д а р . Танабай, никогда я тебя ни о чем не просила. А сейчас прошу. Отдай мне свою обиду, отдай мне свое горе. Поезжай. Будь человеком. Т а н а б а й ( упрямо мотая головой). Нет. Не поеду. Мне теперь все безразлично. Ты думаешь о приличии, о долге. Что люди скажут? А я теперь знать ничего не хочу. Д ж а й д а р . Одумайся, Танабай. Я пойду пока присмотрю за огнем, как бы не упали угли на кошму. (Уходит в юрту, оставив его одежду. Вернувшись) Ты еще не оделся? Т а н а б а й . Не надоедай. Сказал: не поеду... Д ж а й д а р (гнвно вскрикнув). Встань! (Т а н а б а й встает с места как солдат.) Если ты не мужчина, если ты не человек, если ты баба слюнявая, то я поеду за тебя, а ты оставайся нюни разводи! Я поеду сейчас же. Иди седлай немедленно коня! Т а н а б а й (повинувшись берет седло и упряжу, направляется к кулисам—к воображаемому коню. По ходу бормочет.) Вот еще наказание! Куда она теперь одна среди ночи? («Набрасывает» впотьмах седло на «коня».) Нет. Не откажется. Убей, не откажется. А если собьется с пути? Ну, пусть пеняет на себя... И не отговоришь. Зверь я, больше никто. Одурел от обиды. Выставляю ее напоказ—смотри, какой я несчастный, как мне плохо. И жену извел. А она-то при чем? За что ее терзаю? Не видать мне добра. Никудышный я человек. Зверь, и только. Д ж а й д а р . Оседлал? Т а н а б а й . Да. Д ж а й д а р . Ну так собирайся. (Подает ему плащ.) Т а н а б а й (одеваясь).А может, с утра поеду? Д ж а й д а р . Нет, отправляйся сейчас. Будет поздно. (Свет на сцене постепенно гаснет.) Двор Чоро. Люди в траурной одежде. Из дома доносится плачь женщин. Приходит Т а н а б а й . Т а н а б а й (громко рыдая падает на колени у порога дома Ч о р о). Ойбай, баурымай! Ойбайай, баурым!* Чоро-о-о! Чоро-о-о! Чоро-о-о! Прости меня, Чоро, прости! (Обнимает сына Ч о р о , захлебываясь.) Нет твоего отца, нет моего Чоро! Прости меня, Чоро, прости! (Свет на сцене постепенно гаснет.) Продолжение следует >> | |
|
Teswirleriň ählisi: 0 | |