Ашик-Кериб

Pyccкая фантастика ▶ АШИК-КЕРИБ Давно тому назад в городе Тифлизе (Тифлис, старинное название Тбилиси. -Ред.) жил один богатый  турок. Много Аллах дал ему золота, но дороже золота была ему единственная дочь Магуль-Мегери. Хороши  звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза. Был также  в Тифлизе  бедный Ашик-Кериб. Пророк не дал ему ничего, кроме высокого сердца и дара песен; играя на саазе (балалайка турецкая) и прославляя древних витязей Туркестана, ходил он по свадьбам увеселять богатых иисчастливых. На одной  свадьбе он увидал Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга. Мало было надежды у бедного Ашик-Кериба получить ее руку, - и он стал грустен, как зимнее небо. Вот раз  он  лежал в саду под виноградником и наконец заснул. В это время шла мимо Магуль-Мегери с своими подругами; и одна из них, увидав спящего ашика (балалаечника), отстала и подошла к нему. Что ты спишь под виноградником, - запела она, - вставай, безумный, твоя газель идет мимо. Он проснулся - девушка порхнула прочь, как птичка. Магуль-Мегери слышала ее песню и стала ее бранить.     - Если  б  ты  знала,  -  отвечала та, - кому я пела эту песню, ты бы меня поблагодарила: это твой Ашик-Кериб.     - Веди меня к нему, - сказала Магуль-Мегери.     И они пошли. Увидав его печальное лицо, Магуль-Мегери стала его спрашивать и утешать.     - Как  мне не грустить, - отвечал Ашик-Кериб, - я тебя люблю, и ты никогда не будешь моею.     - Проси  мою  руку у отца моего, - говорила она, - и отец мой сыграет нашу свадьбу на свои деньги и наградит меня столько, что нам вдвоем достанет.     Хорошо,  -  отвечал  он,  -  положим, Аяк-Ага ничего не пожалеет для своей дочери; но кто знает, что после ты не будешь меня упрекать в том, что я ничего не  имел и тебе всем обязан. Нет, милая Магуль-Мегери, я положил зарок на свою душу: обещаюсь семь  лет странствовать по свету и нажить себе богатство либо погибнуть в дальних пустынях; если ты согласна на это, то по истечении срока будешь моею.     Она согласилась, но прибавила, что если в назначенный день он не вернется, то она сделается женою Куршуд-бека, который давно уж за нее сватается.     Пришел  Ашик-Кериб  к  своей  матери;  взял  на  дорогу  ее благословение, поцеловал  маленькую  сестру, повесил через плечо сумку,  оперся  на посох странничий  и  вышел из города Тифлиза.  И  вот  догоняет его всадник, - он смотрит: это Куршуд-бек.     - Добрый  путь! - кричал  ему бек. - Куда бы ты ни шел, странник, я твой товарищ.     Не  рад  был Ашик своему товарищу, но нечего делать. Долго они шли вместе, наконец завидели перед собою реку. Ни моста, ни броду.     - Плыви  вперед,  -  сказал Куршуд-бек - я за тобою последую. Ашик сбросил верхнее  платье  и  поплыл.  Переправившись,  глядь назад-о горе! О всемогущий Аллах! - Куршуд-бек,  взяв его одежды, ускакал обратно в Тифлиз, только пыль вилась за ним змеею по гладкому полю.     Прискакав в Тифлиз, несет бек платье Ашик-Кериба к его старой матери.     - Твой сын утонул в глубокой реке, - говорит он, - вот его одежда.     В невыразимой тоске упала мать на одежды любимого сына и стала обливать их жаркими  слезами;  потом взяла их  и понесла к нареченной невестке своей, Магуль-Мегери.     - Мой  сын  утонул,  -  сказала она ей. - Куршуд-бек привез его одежды; ты свободна.     Магуль-Мегери улыбнулась и отвечала:     - Не верь, это все выдумки Куршуд-бека; прежде истечения семи лет никто не будет моим мужем.     Она  взяла со стены свою сааз и спокойно начала петь любимую песню бедного Ашик-Кериба.     Между  тем странник пришел бос и наг в одну деревню. Добрые люди одели его и  накормили;  он  за  это  пел им чудные песни. Таким образом переходил он из деревни  в  деревню, из города в город, и слава его разнеслась повсюду. Прибыл он наконец в Халаф. По обыкновению, взошел в кофейный дом, спросил сааз и стал петь.  В это время жил в Халафе паша, большой охотник до песельников. Многих к нему  приводили,  -  ни  один  ему  не  понравился.  Его чауши (слуги. - Ред.) измучились,  бегая  по  городу.  Вдруг,  проходя  мимо  кофейного дома, слышат удивительный голос. Они туда.     - Иди  с  нами  к  великому  паше, - закричали они, - или ты отвечаешь нам головою!     - Я  человек  вольный, странник из города Тифлиза, - говорит Ашик-Кериб, - хочу пойду, хочу нет; пою, когда придется, - и ваш паша мне не начальник.     Однако, несмотря на то, его схватили и привели к паше.     - Пой, - сказал паша.     И  он  запел.  И  в этой песне он славил свою дорогую Магуль-Мегери; и эта песня так понравилась гордому паше, что он оставил у себя бедного Ашик-Кериба.     Посыпалось  к  нему  серебро  и  золото, заблистали на нем богатые одежды. Счастливо  и весело стал жить Ашик-Кериб и сделался очень богат. Забыл он свою Магуль-Мегери  или  нет,  не  знаю,  только  срок истекал. Последний год скоро должен был кончиться, а он и не готовился к отъезду.     Прекрасная  Магуль-Мегери  стала отчаиваться. В это время отправлялся один купец  с  караваном   из   Тифлиза  с  сорока  верблюдами  и  восьмьюдесятью невольниками. Призывает она купца к себе и дает ему золотое блюдо.     - Возьми  ты это блюдо, - говорит она, - и в какой бы ты город ни приехал, выставь  это блюдо в своей лавке и объяви везде, что тот, кто признается моему блюду хозяином и докажет это, получит его и вдобавок вес его золотом.     Отправился  купец,  везде  исполнял  поручение  Магуль-Мегери, но никто не признался  хозяином  золотому  блюду.  Уж  он  продал  почти все свои товары и приехал  с  остальными  в  Халаф.  Объявил  он  везде поручение Магуль-Мегери. Услыхав  это,  Ашик-Кериб прибегает в караван-сарай (постоялый и торговый двор на Востоке. - Ред.): и видит золотое блюдо в лавке тифлизского купца.     - Это мое! - сказал он, схватив его рукою.     - Точно твое, - сказал купец, - я узнал тебя, Ашик-Кериб. Ступай же скорее в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать, что срок истекает, и если ты не будешь в назначенный день, то она выйдет за другого.     В отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову: оставалось только три дня до рокового часа. Однако он сел на коня, взял с собой суму с золотыми монетами -и поскакал, не жалея коня. Наконец измученный бегун упал бездыханный на Арзинган горе,  что  между Арзиньяном и Арзерумом. Что ему было делать: от Арзиньяна до Тифлиза два месяца езды, а оставалось только два дня.     - Аллах  всемогущий!  - воскликнул он.- Если ты уж мне не поможешь, то мне нечего на земле делать!     И хочет он броситься с высокого утеса. Вдруг видит внизу человека на белом коне и слышит громкий голос:     - Оглан (юноша. - Ред.), что ты хочешь делать?     - Хочу умереть, - отвечал Ашик.     - Слезай же сюда, если так, я тебя убью. Ашик спустился кое-как с утеса.     - Ступай за мною, - сказал громко всадник.     - Как  я  могу  за тобою следовать, -отвечал Ашик, - конь твой летит, как ветер, а я отягощен сумою.     - Правда.  Повесь  же  суму свою на седло мое и следуй. Отстал Ашик-Кериб, как ни старался бежать.     - Что ж ты отстаешь? - спросил всадник.     - Как  же  я  могу  следовать  за  тобою,  твой конь быстрее мысли, а я уж измучен.     - Правда;  садись  же  сзади  на коня моего и говори всю правду: куда тебе нужно ехать?     - Хоть бы в Арзерум поспеть нынче, - отвечал Ашик.     - Закрой же глаза.     Он закрыл.     - Теперь открой.     Смотрит Ашик: перед ним белеют стены и блещут минареты Арзерума.     - Виноват, Ага, - сказал Ашик, - я ошибся, я хотел сказать, что мне надо в Каре.     - То-то  же,  - отвечал всадник ,- я предупредил тебя, чтоб ты говорил мне сущую правду. Закрой же опять глаза... Теперь открой.     Ашик себе не верит в то, что это Каре. Он упал на колени и сказал:     - Виноват,  Ага,  трижды  виноват твой слуга Ашик-Кериб; но ты сам знаешь, что  если  человек  решился  лгать  с  утра, то должен лгать до конца дня: мне по-настоящему надо в Тифлиз.     - Экой  ты  неверный! - сказал сердито всадник. - Но нечего делать, прощаю тебя: закрой же глаза. Теперь открой, - прибавил он по прошествии минуты.     Ашик  вскрикнул  от  радости:  они были у ворот Тифлиза. Принеся искреннюю свою благодарность и взяв свою суму с седла, Ашик-Кериб сказал всаднику:     - Ага,  конечно,  благодеяние  твое велико,  но сделай еще больше; если я теперь  буду  рассказывать,  что в один день поспел из Арзиньяна в Тифлиз, мне никто не поверит; дай мне какое-нибудь доказательство.     - Наклонись,  -  сказал  тот,  улыбнувшись,  - и возьми из-под копыта коня комок земли и положи его за пазуху; и тогда, если не станут верить истине слов твоих,  то  вели привести к себе слепую, которая семь лет уж в этом положении, помажь ей глаза - и она увидит.     Ашик  взял  кусок  земли  из-под  копыта  белого коня, но только он поднял голову - всадник и конь исчезли. Тогда он убедился в душе, что его покровитель был не кто иной, как Хадерилиаз (св. Георгий. - Ред.).     Только  поздно  вечером  Ашик-Кериб  отыскал  дом  свой. Стучит он в двери дрожащею рукою, говоря:     - Ана, ана (мать), отвори: я божий гость; и холоден и голоден; прошу, ради странствующего твоего сына, впусти меня. Слабый голос старухи отвечал ему:     - Для  ночлега  путников есть дома богатых и сильных; есть теперь в городе свадьба - ступай туда! Там можешь провести ночь в удовольствии.     - Ана,  -  отвечал он, - я здесь никого знакомых не имею и потому повторяю мою просьбу: ради странствующего твоего сына, впусти меня!     Тогда сестра его говорит матери:     - Мать, я встану и отворю ему двери.     - Негодная!  -  отвечала  старуха.  -  Ты  рада  принимать молодых людей и угощать их, потому что вот уже семь лет, как я от слез потеряла зрение.     Но   дочь,  не  внимая  ее  упрекам,  встала,  отперла  двери  и  впустила Ашик-Кериба.  Сказав  обычное  приветствие,  он  сел и с тайным волнением стал осматриваться.  И видит он, на стене висит, в пыльном чехле, его сладкозвучная сааз. И стал он спрашивать у матери:     - Что висит у тебя на стене?     - Любопытный  ты  гость,  -  отвечала  она, - будет и того, что тебе дадут кусок хлеба и завтра отпустят тебя с богом.     - Я  уж сказал тебе, - возразил он, - что ты моя родная мать, а это сестра моя, и потому прошу объяснить мне, что это висит на стене?     - Это сааз, сааз, - отвечала старуха сердито, не веря ему.     - А что значит сааз?     - Сааз то значит, что на ней играют и поют песни.     И просит Ашик-Кериб, чтобы она позволила сестре снять сааз и показать ему.     - Нельзя,  -  отвечала старуха, - это сааз моего несчастного сына; вот уже семь лет она висит на стене, и ничья живая рука до нее не дотрагивалась.     Но  сестра  его  встала, сняла со стены сааз и отдала ему. Тогда он поднял глаза к небу и сотворил такую молитву:     - О  всемогущий  Аллах!  Если я должен достигнуть до желаемой цели, то моя семиструнная  сааз  будет  так же стройна, как в тот день, когда я в последний раз играл  на  ней!  -  И  он  ударил  по  медным  струнам, и струны согласно заговорили;  и  он начал петь: -Я бедный Кериб (нищий) - и слова мои бедны; но великий  Хадерилиаз помог мне спуститься с крутого утеса, хотя я беден и бедны слова мои. Узнай меня, мать, своего странника.     После этого мать его зарыдала и спрашивает его:     - Как тебя зовут?     - Рашид (храбрый), - отвечал он.     - Раз  говори, другой раз слушай, Рашид, - сказала она, - своими речами ты изрезал  сердце мое в куски. Нынешнюю ночь я во сне видела, что на голове моей волосы  побелели,  а вот уж семь лет, я ослепла от слез. Скажи мне ты, который имеешь его голос, когда мой сын придет?     И дважды со слезами она повторила ему просьбу. Напрасно он называл себя ее сыном, но она не верила. И спустя несколько времени просит он:     - Позволь  мне,  матушка,  взять  сааз и идти, я слышал, здесь близко есть свадьба:  сестра  меня  проводит;  я  буду  петь  и играть, и все, что получу, принесу сюда и разделю с вами.     - Не  позволю,  -  отвечала  старуха, - с тех пор, как нет моего сына, его сааз не выходила из дому.     Но он стал клясться, что не повредит ни одной струны.     - А  если  хоть  одна струна порвется, - продолжал Ашик, - то отвечаю моим имуществом.     Старуха  ощупала  его сумы и, узнав, что они наполнены монетами, отпустила его. Проводив его до богатого дома, где шумел свадебный пир, сестра осталась у дверей слушать, что будет.     В  этом  доме  жила  Магуль-Мегери, и в эту ночь она должна была сделаться женою  Куршуд-бека.  Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а Магуль-Мегери, сидя за богатою чапрой (занавес) с своими подругами, держала в одной руке чашу с  ядом,  а  в другой острый кинжал: она поклялась умереть прежде, чем опустит голову  на  ложе Куршуд-бека. И слышит она из-за чапры, что пришел незнакомец, который говорил:     - Селям алейкюм! Вы здесь веселитесь и пируете, так позвольте мне, бедному страннику, сесть с вами, и за то я спою вам песню.     - Почему  же  нет,  -  сказал  Куршуд-бек.  -  Сюда  должны быть впускаемы песельники  и  плясуны,  потому  что  здесь  свадьба:  спой же что-нибудь Ашик (певец), и я отпущу тебя с полной горстью золота.     Тогда Куршуд-бек спросил его:     - А как тебя зовут, путник?     - Шинды-Гёрурсез (скоро узнаете).     - Что  это  за  имя!  -  воскликнул  тот со смехом. - Я в первый раз такое слышу.     - Когда  мать  моя была мною беременна и мучилась родами, то многие соседи приходили  к  дверям  спрашивать,  сына  или  дочь  бог  ей  дал;  им отвечали -шинды-гёрурсез  (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился, мне дали это имя.  -  После  этого  он  взял  сааз  и  начал  петь: - В городе Халафе я пил мисирское вино, но бог дал мне крылья, и я прилетел сюда в день.     Брат Куршуд-бека, человек малоумный, выхватил кинжал, воскликнув:     - Ты лжешь! Как можно из Халафа приехать сюда?     - За  что  ж  ты  меня хочешь убить? - сказал Ашик. - Певцы обыкновенно со всех  четырех  сторон  собирают в одно место; и я с вас ничего не беру, верьте мне или не верьте.     - Пускай продолжает, - сказал жених. И Ашик-Кериб запел снова:     - Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине, полуденный намаз в городе Арзеруме;  пред  захождением  солнца  творил  намаз в городе Карее, а вечерний намаз в Тифлизе. Аллах дал мне крылья, и я прилетел сюда; дай бог, чтоб я стал жертвою  белого коня, он скакал быстро, как плясун по канату, с горы в ущелья, из  ущелья  на  гору;  Маулям  (создатель)  дал Ашику крылья, и он прилетел на свадьбу Магуль-Мегери.     Тогда  Магуль-Мегери, узнав его голос, бросила яд в одну сторону, а кинжал в другую.     - Так-то  ты  сдержала  свою  клятву,  - сказали ее подруги. - Стало быть, сегодня ночью ты будешь женою Куршуд-бека?     - Вы  не  узнали, а я узнала милый мне голос, - отвечала Магуль-Мегери, и, взяв  ножницы,  она прорезала чапру. Когда же посмотрела и точно узнала своего Ашик-Кериба, то вскрикнула, бросилась к нему на шею, и оба упали без чувств.     Брат  Куршуд-бека  бросился на них с кинжалом, намереваясь заколоть обоих, но Куршуд-бек остановил его, промолвив:     - Успокойся  и  знай: что написано у человека на лбу при рождении, того он не минует.     Придя  в  чувство, Магуль-Мегери покраснела от стыда, закрыла лицо рукою испряталась за чапру.     - Теперь точно видно, что ты Ашик-Кериб, - сказал жених, - но поведай, как же ты мог в такое короткое время проехать такое великое пространство?     - В  доказательство  истины, - отвечал Ашик, - сабля моя перерубит камень; если  же  я  лгу, то да будет шея моя тоньше волоска. Но лучше всего приведите мне  слепую,  которая  бы семь лет уж не видала света божьего, и я возвращу ей зрение.     Сестра  Ашик-Кериба,  стоявшая  у  двери,  услышав  такую речь, побежала к матери.     - Матушка! - закричала она. - Это точно брат, и точно твой сын Ашик-Кериб, - и, взяв ее под руку, повела старуху на пир свадебный.     Тогда  Ашик  взял  комок  земли  из-за  пазухи, развел его водою и намазал матери глаза, промолвив:     - Знайте  все  люди,  как  могущ  и велик Хадерилиаз. И мать его прозрела. После  того  никто не смел сомневаться в истине слов его, и Куршуд-бек уступил ему безмолвно прекрасную Магуль-Мегери.     Тогда в радости Ашик-Кериб сказал ему:     - Послушай,  Куршуд-бек,  я  тебя  утешу: сестра моя не хуже твоей прежней невесты,  я  богат:  у ней будет не менее серебра и золота; итак, возьми ее за себя - и будьте так же счастливы, как я с моей дорогою Магуль-Мегери. Михаил Юрьевич ЛEPMOHTOB.