02:06 Под Красным Крестом | |
ПОД КРАСНЫМ КРЕСТОМ
Посв. памяти баронессы Ю.П.Вревской Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах, Без памяти поднят был с мерзлой земли; И долго, в шинели изорванной, в ранах, Меня на скрипучей телеге везли; Над нами кружились орлы, – ветер стонам Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам Стучали копыта измученных кляч, В плесканьях Думая мне слышался плач. И с этим Дунаем прощаясь навеки, Я думал: едва ль меня родина ждет!.. И вряд ли она будет в жалком калеке Нуждаться, когда всех на битву пошлет… Теперь ли, когда и любовь мне изменит, Жалеть, что могила постель мне заменит!.. – И я уж не помню, как дальше везли Меня то ухабам румынской земли… В каком-то бараке очнулся я, снятый С телеги, и – понял, что это – барак; День ярко сквозил в щели кровли досчатой, Но день безотраден был, – хуже, чем мрак… Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью, В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью, И, сам искалеченный, тупо глядел На лица и члены истерзанных тел. И пыльный барак наш весь день растворялся: Вносили одних, чтоб других выносить; С носилками бледных гостей там встречался Завернутый труп, что несли хоронить… То слышалось ржанье обозных лошадок, То стоны, то жалобы на распорядок… То резкая брань, то смешные слова, И врач наш острил, засучив рукава… А вот подошла и сестра милосердья! – Волнистой косы ее свесилась прядь. Я дрогнул. – К чему молодое усердье? «Без крика и плача могу я страдать… Оставь ты меня умереть, ради бога!» Она ж поглядела так кротко и строго, Что Дал я ей волю и раны промыть, – И раны промыть, и бинты наложить. И вот, над собой слышу голос я нежный: «Подайте рубашку!» и слышу ответ, – Ответ нерешительный, но безнадежный: «Все вышли, и тряпки нестиранной нет!» И мыслю я: Боже! какое терпенье! Я, дышащий труп, – я одно отвращенье Внушаю; но – нет его в этих чертах Прелестных, и нет его в этих глазах! Недолго я был терпелив и послушен: Настала унылая ночь, – гром гремел, И трупами пахло, и воздух был душен… На грязном полу кто-то сонный храпел… Кое-где ночники, догорая, чадились, И умиравшие тихо молились И бредили, – даже кричали «ура!» И, молча, покойники ждали утра… То грезил я, то у меня дыбом волос Вставал: то, в холодном поту, я кричал: «Рубашку – рубашку!..» и долго мой голос В ту ночь истомленных покой нарушал… В туманном мозгу у меня разгорался Какой-то злой умысел, и порывался Бежать я, – как вдруг, слышу, катится гром, И ветер к нам в щели бьет крупным дождем… Притих я, смотрю, среди призраков ночи, Сидит, в красноватом мерцанье огня, Знакомая тень, и бессонные очи, Как звезды, сквозь сумрак, глядят на меня. Вот встала, идет и лицо наклоняет К огню и одну из лампад задувает… И чудится, будто одежда шуршит, По белому темное что-то скользит… И странно, в тот миг, как она замелькала Как дух, над которым два белых крыла Взвились, – я подумал: бедняжка устала, И если б не крик мой, давно бы легла!.. Но вот, снова шорох, и – снова в одежде Простой (в той, в которой ходила и прежде), Она из укромного вышла угла, И светлым виденьем ко мне подошла – И с дрожью стыдливой любви мне сказала: «Привстань! Я рубашку тебе принесла»… Я понял, она на меня надевала Белье, что с себя потихоньку сняла. И плакал я. – Детское что-то, родное, Проснулось в душе, и мое ретивое Так билось в груди, что пророчило мне Надежду на счастье в родной стороне… И вот, я на родине! – Те же невзгоды, Тщеславие бедности, праздный застой. И старые сплетни, и новые моды… Но нет! не забыть мне сестрицы святой! Рубашку ее сохраню я до гроба… И пусть наших недругов тешится злоба! Я верю, что зло отзовется добром: – Любовь мне сказалась под Красным Крестом. 6 марта 1878 г. | |
|
Teswirleriň ählisi: 0 | |