«В очи взглянула…»

«В ОЧИ ВЗГЛЯНУЛА…»

В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где-то ответил – гром.
– Ох, молодая!
Дай погадаю
О земном талане твоём.

Синие тучи свились в воронку.
Где-то гремит, – гремят!
Ворожея в моего ребёнка
Сонный вперила взгляд.
– Что же нам скажешь?
– Всё без обману.
– Мне уже поздно,
Ей ещё рано…
– Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить: не верю! –
И распахнула карточный веер
Чёрная – вся в серебре – рука.

– Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живёшь,
Красоты не копишь.
В ложке воды тебя – ох – потопит
Злой человек.

Скоро в ночи тебе путь нежданный.
Линии мало,
Мало талану. –
Позолоти!

И вырастает с ударом грома
Чёрный – на чёрном – туз.

19 мая 1917 г.

* * *

Восхи́щенной и восхищённой,
Сны видящей средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной.

И оттого, что целый день
Сны проплывают пред глазами,
Уж ночью мне ложиться – лень.
И вот, тоскующая тень,
Стою над спящими друзьями.

17–19 мая 1920 г.

* * *

«Я не хочу – не могу – и не умею Вас обидеть…»
Так и́з дому, гонимая тоской,
– Тобой! – всей женской памятью, всей жаждой,
Всей страстью – позабыть! – Как вал морской,
Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.

О вспененный высокий вал морской
Вдоль каменной советской Поварской!

Над дремлющей борзой склонюсь – и вдруг –
Твои глаза! – Все руки по иконам –
Твои! – О, если бы ты был без глаз, без рук,
Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!

И, приступом, как резвая волна,
Беру головоломные дома.

Всех перецеловала чередом.
Вишу в окне. – Москва в кругу просторном.
Ведь любит вся Москва меня! – А вот твой дом…
Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.

И пятилетний, прожевав пшено:
– «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»…

Так, оплетённая венком детей,
Сквозь сон – слова: «Боюсь, под корень рубит –
Поляк… Ну что? – Ну как? – Нет новостей?»
– «Нет, – впрочем, есть: что он меня не любит!»

И, репликою мужа изумив,
Иду к жене – внимать, как друг ревнив.

Стихи – цветы – (И кто их не даёт
Мне за стихи?) В руках – целая вьюга!
Тень на домах ползёт. – Вперёд! Вперёд!
Чтоб по людскому цирковому кругу

Дурную память загонять в конец, –
Чтоб только не очнуться, наконец!

Так от тебя, как от самой Чумы,
Вдоль всей Москвы – . . . . . . . длинноногой
Кружить, кружить, кружить до самой тьмы –
Чтоб, наконец, у своего порога

Остановиться, дух переводя…
– И в дом войти, чтоб вновь найти – тебя!

17–19 мая 1920 г.

* * *

Ты этого хотел. – Так. – Аллилуйя.
Я руку, бьющую меня, целую.

В грудь оттолкнувшую – к груди тяну,
Чтоб, удивясь, прослушал – тишину.

И чтоб потом, с улыбкой равнодушной:
– Моё дитя становится послушным!

Не первый день, а многие века
Уже тяну тебя к груди, рука

Монашеская – хладная до жара! –
Рука – о Элоиза! – Абеляра.

В гром кафедральный – дабы насмерть бить! –
Ты, белой молнией взлетевший бич!

19 мая 1920 г., Канун Вознесения.