Тамерлан / окончание

31.

Втроем – Тимур, Чеку и Сардар – стоят в проеме двух колонноподобных опор галереи на фоне тренирующихся вдали и внизу воинов из тимуровской тысячи.
— Догадываетесь, зачем вы здесь со мной? – начинает Тимур.
— Мы не бабы, строящие догадки – говори, что тебе от нас требуется, — горячится Чеку.
— Да, мы воины, мы с щенячьего возраста вместе, мы хорошо знаем друг друга.
— Были щенками – стали волками, — подхватывает Сардар. — Говори, что тебе надо.
Тимур достает из колчана стрелу, протягивает Сардару.
— Знакомая стрела, — произносит Сардар, — ты мне говорил о ней.
— Из охоты на газелей, — говорит Чеку.
— Мне нужна твоя помощь, Сардар.
— Найди “охотника” на “газель”… я познакомлю тебя с кузнецом Рустамом… покажем ему наконечник стрелы. Остальное…
— Остальное не стоит разъяснять. У меня волчий нюх…
— Чеку, — обращается он к приятелю, — мы действительно из одной стаи, верно?
— Да, так.
— Тем не менее… мы люди.
— И это верно.
Тимур берет за локоть Чеку, отводит в сторону.
— Тебе есть что сказать мне, дорогой друг? Ты все разузнал?
— Для этого пришлось мне, лучшему воину твоей тысячи обратиться в мышь… — отвечает Чеку Барлас.
— Говори поживей!
— Бедная девочка! Бедная птичка, попавшая в силок!
— ?
— Я проник во все дыры в кишлаке, я выяснил, Тимур: Саллех… вонючий шакал Саллех… тот Саллех, которого ждет – не дождется моя… наша сабля… О, при первом же удобном случае проткну его пузо стрелой… отделю его шакалью голову… как голову барана!...
— К делу! Говори!
— К делу – значит к делу! А дело, доблестный Тимур, не в радость:… в дом Абдрахмана вот-вот нагрянут сваты Саллеха!
— Что Абдрахман?
— Абдрахману все равно – было бы больше навару. Да и родственные связи Саллеха и этого… Долона – О! Как ты ловко, отправил его душу на небеса!
— Молчи! Речь не о Долоне!
— Молчу! Молчу! Ты, Тимур, единственный в мире человек, перед которым я благоговею, — говорит Чеку Барлас, целуя искренно руку Тимура.
— Говори! Разве мы не в состоянии помешать Саллеху? Мы в самом деле мыши!?...— молвит Тимур, вырвав руку и не на шутку разгневавшись.
— Я обдумал, Тимур. Мы освободим птичку и … упрячем в свою… клетку…
— Похитим!?
— Но зачем так грубо – мы освободим и упрячем. Скажи куда? Назови место, Тимур!

Тимур задумывается, а затем произносит:

— Накануне мне приснился сон: будто я сижу… у сестры Туркан в Самарканде… слушаю ее рассказ…

— Поистине волею Аллаха тебе приснился вещий сон! – с ходу подхватывает Чеку Барлас, — Вот мы птичку и упрячем в Самарканде! Я знаю Туркан, вашу сестру; я знаком с вашим зятем Мухаммадом! О, Тимур!..

— Что еще?

— Завтра караван из Турфана начинает торги в Кеше.

— Еще?

— Она будет там.

— Она прибудет в Кеш?

— Да, Тимур, да. У меня чешутся руки. Завтра она будет наша.

Но Тимур, полагая, что на этом деликатную беседу можно закончить, резко поворачивается, взглядом подзывает к себе Сардара:

— Я надеюсь, Сардар, на знания кузнеца Гуляма, я верю, Сардар, в твое усердие!.. И в твое, Чеку.

— Но волки ходят стаями, я один.

— А меч!? А твой лук!?

— Я один стою стаи волков — наконец-то ты оценил меня, – восклицает восторженно и откровенно хвастливо Чеку.

— А ты меня, – говорит Тимур.

Тимур подводит друзей – сотников к краю проема в галерее: там продолжается тренировочная суета.

— Вот наша стая! – молвит Сардар. – Готова перегрызть любому горло!

— Молю Аллаха, — говорит задумчиво Тимур, — чтобы среди них не оказалось ни одной “газели”

32.

Кеш. Большие толпы людей у прилавков, на которых разместил свои товары караван из глубин Восточного Туркестана. Масса молодых людей, в центре выделяется человек с роскошными усами и окладистой бородой, который говорит полушепотом стоящим рядом с ним людям, показывая взглядом на новых посетителей, словно комментируя:

— Вот… явились… этот в белом тюрбане – брат ее… эти – родственники Саллеха… Ах! Шакал не успел жениться, а уже явился с охраной!... А вот – внимание! Внимание! – Кажется, одна из этих птичек… она… Но почему обе в одинаковых платьях!? Почему!?...

Мужчина с роскошными усами и окладистой бородой в недоумении. Но вот одна из двух девушек на миг – другой приподнимает чадру, стараясь разглядеть товар – образец великолепного шелка, и этого мгновения оказалось вполне достаточно, чтобы мужчина с роскошными усами и окладистой бородой в волнении едва не воскликнул:

— Она!

Далее события разворачиваются так. Молодые люди вклиниваются в группу посетителей, незаметно оттирая от девушек мужчин – их охрану. В какой-то момент один из молодых людей “гневно” набрасывается на “охранника”:

— Господин вы грубо толкнули меня.

На что следует не менее гневный, на этот раз искренний, ответ – начинается перепалка, а затем и всеобщая потасовка. Другая часть молодых людей еще дальше оттесняет девушек, а затем, подхватив их на руки, исчезают с ними в толпе…

33.

Небольшое помещение. У стены, прямо на полу, рыдая, сидят знакомые нам девушки в чадрах. Рядом – несколько молодых (и тоже знакомых нам по предыдущему эпизоду) людей. Вот к плачущим девушкам подходит, садится перед ними на корточки человек с роскошными усами, говорит:

— Я не убийца, не разбойник – я доблестный воин из гвардии эмира – не бойтесь, откройте ваши… благоухающие лица! Я должен убедиться, что одна из вас очаровательная… Жамбы…, а вы… — кто из вас Жамбы?

Одна из девушек решается приоткрыть чадру – перед усатым и бородатым мужчиной возникает лицо знакомой девушки.

— Вы… вы Фатима из… нашего кишлака барласов!? – не на шутку взволнован мужчина с роскошными усами и окладистой бородой.

— Да, последние годы мои прошли среди барласцев, господин.

— Я вас впервые вижу, — продолжает всхлипывать девушка по имени Фатима.

— Я… Чеку! – продолжает мужчина. – Смотрите!

Мужчина сдирает с себя усы и бороду и действительно преображается в Чеку Барласа.

— Чеку! – удивлена на этот раз девушка Фатима. — Но зачем…

— Зачем все это? Скоро птички узнают откуда корм.

Потерпите… Не бойтесь. Вас будут содержать в золотой клетке. Вам будут подавать сладкий щербет… лучших сортов халву… О фруктах, шелках молчу…у вас будет настоящая райская жизнь!... А сейчас ответьте: кем приходится… эта… подруга?

— Она моя госпожа.

Сочла необходимым открыться на мгновенье, словно желая продемонстрировать себя, и вторая девушка.

— Не надо нам райской жизни – я требую, Чеку, отправить нас домой!

Чеку Барлас неожиданно преображается в голосе его звучит металл:

-Это невозможно, уважаемая госпожа Жамбы… Убедительно прошу не отказываться от райской жизни!

В ответ раздается дружный рев девушек.

34.

За дастарханом двое – Хусейн и Тимур.

— Ну, вот и наступает пора прощания, — произносит Хусейн, за этот год ты стал мне настоящим другом, разве не так?

— Истинно. Но почему «прощание»? Я, надеюсь, что судьба сведет нас вновь, — говорит Тимур.

— Судьба подобна капризной женщине: где и с кем она сведет ведомо одному аллаху.

— Я верю, что мы останемся друзьями, а где свидимся – здесь ли, в Кеше, Самарканде, или твоих землях… в Кабуле, Балхе ли – это не существенно и значимо. Подойдем к окну, — они встают, подходят к окну – там, за окном отчетливо виден караван Хусейна, готовый тронуться в путь. — Существенно, что я уезжаю, но существенно и то, что ты остаешься при моем деде, отце, как мой друг… Свидимся здесь – одно, у меня, в Кабуле или Кундузе — другое…

— Я не готов, Хусейн, к философствованию, — признается Тимур.

— Хорошо, скажу проще: Ты, Тимур, не только друг, но и воин – будь ими до скончания жизни…

Тимур благодарно кивает головой.

— Ты можешь упрекнуть меня в чем-нибудь? – продолжает Хусейн.

— Нет, — коротко отвечает Тимур.

— Тимур и Хусейн обмениваются взглядами, в которых можно увидеть многое из того, что было сказано ими выше.

35.

От городских ворот удаляется длинная кавалькада: впереди – большой отряд воинов – всадников, за ним – другая группа всадников с Хусейном во главе, далее — караван с хозяйственным и др. принадлежностями, в конце – снова воины Хусейна… Отъехав на приличное расстояние, Хусейн, отныне правитель Афганистана, невольно оборачивается, замечает на городской стене одинокого человека… Тимура, который еще долго стоит на возвышении – до тех пор, пока кавалькада, этакой людской рекой, не завернула за холм…

36.

Базар в Кеше в разгаре: на прилавках и просто на земле – горы всякого рода фруктов, овощей и т.п., выкрики торговцев, расхваливающих свой товар. Вдоль прилавков – пестрые толпы покупателей, зевак…

Обращает внимание мальчик лет 10-12, шныряющий у фруктовых рядов. Вот он продирается к груде аппетитных груш.

— Груши, Груши! Сочные! – выкрикивает торговец.

Нашлись и покупатели, но тут вмешивается мальчишка:

— Подарите, дяденька, бедному сироте одну… только одну сочную грушу!

— Откуда взялся, оборванец – вон отсюда! Живее!

Мальчик не теряет находчивости – парирует, обращаясь к покупателям:

Напрасно груши вас прельстили:
Снаружи хороши, изнутри –
Как зубы, с гнилью!

— Ах, оборвыш! Щенок! Чьи зубы ты имеешь в виду! – выходит из себя торговец.

— Твои зубы! – бросает мальчик убегая.

У торговца действительно гнилые зубы и это веселит покупателей и, напротив, еще пуще злит торговца:

— Кто этот оборванец!? Кто знает его?

Из небольшой толпы покупателей протискивается такого же возраста мальчишка:

— Я знаю его.

— Говори.

— Скажу, но сначала дайте мне одну… грушу, — канючит мальчишка.

Торговец, поколебавшись, достает из груды самый невзрачный плод:

— На! Говори живее!

— Скажу, но только дайте не эту, а ту, — продолжает торговаться мальчишка.

Торговец, и на этот раз поколебавшись, все-таки исполняет просьбу мальчишки, после чего тот говорит:

— Это Хафиз.

— Хафиз – имя или прозвище?

— Больше ничего я не знаю! – вдруг заявляет мальчишка и убегает, оставив продавца груш, снова взорвавшегося проклятиями.

А между тем мальчишка по имени Хафиз останавливается у закутка, где торгуют пирожками и колбасками.

— Колбаски! Колбаски! Из самой лучшей конины! Налетай, народ! – призывает и этот продавец.

И вокруг него собираются будущие и настоящие едоки, и здесь происходит почт тоже, что только что мы видели у фруктового ряда. И здесь Хафиз просит:

— Уважаемый продавец, дайте кусочек колбаски, лучше которой нет ничего вкуснее на этом свете!

Сценку эту наблюдает двое воинов, среди которых мы узнаем … Тимура в … обычном, явно с целью маскировки, воинском одеянии… и Саида…

— Смотри-ка! Кусок колбаски! А может быть тебе дать целую колбасу!? – передразнивает Хафиза продавец, а затем рычит:

— Вон отсюда, паршивец!

Но и здесь мальчик Хафиз не теряется, сходу конструирует едкое двустишие:

— Люди, берегитесь, в колбасе упрятана

Лукавым поваром вонючая ослятина!

Продавец – в бешенстве; кто-то из едоков со словами «О, ослятина!» выбрасывает колбасу оземь. Мальчик пытается бежать, на не успевает – его хватает цепко за ворот одежды продавец, норовит дать оплеуху, однако его вовремя удерживает за руку Тимур. Отстранив продавца, Тимур, удерживая мальчика, обращается к нему:

— По-твоему, мы сейчас ели вонючую ослятину!? Отвечай!

— Нет! Нет! Это ум обманул мой пустой, несчастный желудок! Доблестный воин, разве я стал бы есть ослятину?

— А это мы сейчас узнаем. – говорит Тимур, затем обращается к продавцу:

— Колбасу ему за мой счет! – а затем мальчику. – Ешь!

Мальчик с большим аппетитом ест. А это рождает, как и в прошлый раз, веселое оживление.

— Откуда ты знаешь о моих доблестях?

— Здесь знания не нужны.

— ?

— Здесь нужны глаза. А мои глаза видят: вы – доблестный воин!

— Ты поэт?

— Пока нет, но буду им!

Протискивается сквозь массу людей, как в прошлый раз, второй мальчишка:

— Я скажу, кто он – дайте мне кусочек колбасы.

Но не таков Тимур.

— Тебя не спрашивают! Прочь отсюда! – и после небольшой паузы продолжает диалог с первым мальчиком: — Ты будешь им?

— Да… Но только после того, как откушаю когда-нибудь… вонючей ослятины!...

Окружающие в недоумении.

Мальчик собирается уходить.

Продавец пытается снова задержать мальчика, но Тимур неумолим:

— Пусть идет. Пирожки ему от меня. Каждому – свое: кому конина, а кому – ослятина.

37.

Примерно такого же рода базарная суета едва ли не на каждой улице Кеша. По одной из улочек с набитым ртом, то и дело оглядываясь вокруг себя, и останавливаясь, медленно шагают знакомые нам мальчишки…

— Почему тебя зовут Хафизом? Ты действительно знаешь коран наизусть? – спрашивает второй мальчик.

— Пока не весь коран. Только три первые суры – отвечает Хафиз.

Останавливаются на перекрестке двух узеньких улочек неподалеку от человека, который расположившись на коврике прямо на земле, выкрикивает:

— Предскажу будущее с помощью цветных камешков! Предскажу.

Перед человеком поверх кожаного коврика рассыпаны камешки-кругляшки, из которых он машинально сооружает на коврике разноцветные кучи. Но вот перед ним останавливается незнакомец – интересуется:

— Сможете предсказать судьбу по расположению звезд?

— Чью судьбу?

— Моего брата.

После этого ответа, гадальщик показывает на человека напротив:

— Идите к тому человеку, он в состоянии предсказать по звездам.

Незнакомец идет к человеку напротив и после весьма короткой беседы скрывается тут же за воротами.

Мальчишки насторожились: к гадальщику подходит еще один незнакомец и между ними происходит диалог, аналогичный предыдущему и, что изумляет одного из мальчиков, и этот по знаку человека напротив исчезает в проеме тех же ворот…

Гадальщик только теперь замечает мальчиков, спрашивает:

— А вам что надо, дети? Погадать о будущем?

— Нет, у меня к вам вопрос, — осмеливается мальчик по имени Хафиз.

— Спрашивай.

— Как определяют расположение звезд днем? Где они, звезды?

— Днем звезды можно установить с помощью книг, — отвечает глубокомысленно гадальщик.

— Каких книг?

— Книги о звездах хранятся в библиотеке эмира – ясно?

Ученые книги! – уже нехотя не без раздражения бросает гадальщик. – А теперь ступайте! Ступайте!

Мальчик Хафиз в знак согласия кивает головой и со своим спутником идет дальше под знакомые выкрики гадальщика.

38.

Неподалеку от ворот города, доедая пирожки, стоят знакомые нам мальчики. Но вот доеден очередной пирожок.

— А теперь прощай! – вдруг произносит Хафиз.

— Ты куда теперь? – несколько обескуражен “напарник”.

— Разве не говорил я тебе, куда? В Самарканд — вот куда!

— В Самарканд? Прямо сейчас!? – на этот раз действительно озадачен “напарник”.

— Слушай! Тебя как зовут? – как бы спохватившись, прямо таки по-взрослому спрашивает Хафиз. – Мы с тобой незнакомы как следует.

— Х-хамид, — шмыгая носом, говорит “напарник”

— Не нравится мне ваш город, Хамид. Меня всегда тянуло… в Самарканд, там замечательное медресе, — говорит мечтательно Хафиз.

— Ты хочешь поступить в медресе?

— А как ты думаешь!

— Тебя примут?

— У меня письмо.

— Кому письмо?

— “Кому-кому” – тебе зачем это знать… Все! Я пошел. – Хафиз направляется к воротам. Исчезает за ними в толпе.

Немного постояв, следом бросается и Хамид.

39.

Шагает по колдобистой дороге мальчик Хафиз. Но тут его нагоняет запыхавшийся Хамид. Хафиз останавливается; он не скрывает удивления.

— Я с тобой! – заявляет Хамид. Я тоже хочу в Самарканд!

— Ты? В Самарканд!? Что тебя гонит в Самарканд?

Хамид растерян.

— Ну, ладно, ладно, — приходит на помощь мальчик Хафиз. – Хочешь скажу еще что-то…

— ?

— Еще я… хочу попроситься в… ученики к Джафари.

— Кто он, этот Д-жа-фа-ри?

— Как, ты не знаешь Джафари? – удивляется мальчик Хафиз и окинув не без сожаления с ног до головы Хамида, добавляет. – Ты прав: откуда тебе знать Джафари, — и мечтательно произносит: — Джафари – лучший поэт Самарканда – вот кто он такой! Какие у него газели?

— Поэт? Газели?

— Я вижу, ты впервые слышишь эти слова?

— Впервые, — соглашается Хамид.

— Эх, ты! – вздыхает Хафиз и по-отечески добавляет – ладно, пошли. На месте, в Самарканде, разберемся… Идут. Заворачивают за уступ глиняного оврага. Но за кадром еще слышится, затухая, голос Хафиза: “Слушай, что говорит Джафари” – и далее читает в слух отрывок газели…

40.

В небольшом помещении, образовав кружок, на деревянной тахте сидят мужчины. Их сравнительно немного, среди них – и знакомые нам люди, которых мы перед этим видели у гадальщика, а раньше на охоте – товарищи Саллеха. Но главное здесь же и сам Саллех. Судя по лицам, здесь идет непростая дискуссия.

— Я согласен: да, южане топчут нас, северян! – говорит один из заговорщиков.

— А что Эмир Казанган делает с Мавераннахром: Афганистан отдал внуку, а этого… молокососа… — молвит третий

— Барласца Тимура... – подсказывают тому.

— Да, племянника Хаджи Барласа… сделал тысячником, отдал в жены внучку, а завтра – не приведи Аллах! – И темником… Помяните, мое слово.

— А Саллеху… наследнику почтенного… темника Боролдоя, отказывает во всем это противозаконно! – восклицает другой, — Саллех, разве я не прав? Скажи! Если не прав, пусть отсекут мне язык.

Все смолкают в ожидании выступления Саллеха и тот, не заставляет себя ждать – медленно, но, четко подчеркивая едва ли не каждое слово, произносит:

— Никто из нас не станет отрицать: эмир Казанган на этом не остановится – остановить его можем только мы…

— И только смерть! – поддерживает Саллеха его товарищ, — кто думает иначе, пусть выскажется сейчас. Здесь.

И снова воцаряется напряженное молчание.

С места поднимается в конце помещения человек, которого мы в предидущем эпизоде видели у ворот напротив гадальщика – хозяин жилища произносит:

— А сейчас высокочтимые гости, прошу сосредеточить внимание на нашей скромной пище.

В центр дастархана ставятся чаши с традиционным угощением – пловом.

41.

Тимур и его друг Сардар продолжают проход по базару, идут вдоль мясного ряда, где выставлены туши животных, их внутренности… останавливаются перед необычной пирамидой из десятков опаленных бараньих голов. Продавец – мясник явно доволен.

— Ну, как нравится?

Тимур смотрит на осклабившегося в улыбке продавца, молча идет дальше, но какая-то сила заставляет его обернутся и взглянуть на необычную пирамиду из опаленных бараньих голов, на самодовольное лицо мясника… — спрашивает у него:

— А тебе?

— Красиво, — откровенно любуется тот, продолжая улыбаться. – сам придумал!...

— Мы почти у цели, Сардар, — говорит Тимур и наконец-то решительно идет вперед.

42.

Мастерская кузнеца Гуляма. За работой кузнеца молча наблюдают, устроившись на лавке, Тимур и Сардар. Гулям кладет на наковальню раскаленное железо. Постучав по нему молотком, опускает его в корыто с холодной водой, отбрасывает заготовку и молоток и, вытерев пот, садится напротив визитеров.

— С чем пожаловал на этот раз сын Торгая – справиться о моем здоровье? А этот – твой приятель? Почему в таком одеянии? Тебя разжаловали? – начинает Гулям. – Ближе к делу!

— Это, — кладет Тимур руку на плечо Сардара, — наш человек.

— Я готов выслушать добрых людей.

— У меня к тебе дело, — берет из рук Сардара Тимур стрелу, протягивает ее Гуляму.

— Не понимаю.

— А ты подумай, дядя Гулям.

— А-а–а… Вот как!... Такие наконечники – не моя работа и…

— Что “и”?

— Пожалуй – что в Кеше и в окрестностях Кеша…

— Что “пожалуй — что”? – не терпится Тимуру.

— Я хочу сказать: у нас никто такие наконечники не изготавливает… Это так же ясно, как то, что сейчас перед вами сидит и говорит приятель твоего отца Торгая кузнец Гулям… Вот – смотрите, — Гулям подводит Тимура и Сардара к стене, на которой вывешена коллекция стрел, — это – моя работа… Это Абдуллы… Это – Латифа…

— Ни одной похожей?

Гулям отрицательно качает головой. Гости собираются уходить, но Гулям, почесав грудь, знаком останавливает их:

— Попробуйте заглянуть в карасуйские кузницы… Если, конечно, сочтете мой совет полезным.

Гости уходят, Гулям провожает их долгим взглядом… Затем, покачав головой, продолжает работу…

43.

Разумеется, Тимур не мог игнорировать совет кузнеца Гуляма. Сардар побывал в маленьких мастерских далеко за пределами Кеша, беседуя с тамошними мастерами… С одним – этот что-то говорит Сардару, не отрываясь от работы…; со вторым – а этот качает отрицательно головой, перед этим внимательно осмотрев стрелу…; со следующим – этот, прощаясь с Сардаром, тоже отрицательно качает головой…

44.

Тимуру снится странный, в какой-то степени, выдержанный в сюрреалистическом духе сон. Сначала привиделся… мясник, который… почему-то размахивая саблей говорил: “Власть? Вот она! Власть! Власть!...” Тимур поворачивал голову – и перед ним откуда-то возникала знакомая “пирамида” из опаленных бараньих голов… и снова – мясник, который на этот раз держал в руках не саблю, а голову… эмира!... А вокруг стояли… “охотники на газелей”… Тимур просыпается, видит: супружеское ложе… рядом сладко спящую Айджал… Вытирает со лба пот: слава Аллаху, что это был всего – на всего сон… Оставляет ложе и начинает лихорадочно одеваться. Просыпается встревоженная Айджал:

— Что случилось!? Куда в такую рань!?

— К твоему отцу! – бросает уже с порога Тимур.

45.

Дворец эмира в Кеше – архитектурная предтеча в будущем замечательного тимуровского Ак-Сарая («Купол науки и морали»), который и в этом виде впечатляет. Вот Тимур идет по двору, перед ним расступается стража, он ступает вдоль галереи перед ним открывают двери в сад. Под развесистым деревом на деревянной тахте, в окружении розария и слушая пение перепелки за чашечкой чая сидит Абдаллах.

— О, сын мой, добро пожаловать на утренний чай, — приветствует Абдаллах, указывая место рядом с собой.

Тимур усаживается.

— Вы здоровы?

— О, да.

— Здорова ли Айджал?

— Конечно.

— Но на лице у вас написана тревога.

— Отец, — начинает Тимур, но Абдаллах знаком руки просит воздержаться, с умилением прислушиваясь к пению перепелки. Заточенной, как и другие птахи, в ажурные клетки напротив.

— Слышите, она приветствует утро. Вот отчего я люблю это время. Ах, как замечательно! Т-с-с!...

Абдаллах действительно полностью во власти пения перепелки.

— Сейчас ей ответит другая – слушайте…

Через какое-то мгновение откуда-то из глубины сада за розарием доносится пение другой перепелки.

— Слышите? Ах, как прекрасно! Они говорят между собой! На своем языке! Одна здесь, другая там!

Тимур согласно, но на деле маскируя раздражение, кивает головой.

— А розы мои! Знаете откуда они завезены?

— Из Самарканда? – не очень умело подыгрывает Тимур.

— Нет! Нет! Розы из Хоросана – да! Да! Из Хоросана! Предлагаю подойти к ним и вы ощутите их аромат… любви.

Абдаллах подводит к одной из пышных клумб с розами, восторженно, почти шепотом произносит:

— Ощущаете?

— Да.

— Что?

— Запах – вы правы – любви…

— А эти шипы! Не кажется вам, что они. Как доблестные воины, оберегают изящные головки любимых женщин. А теперь, сын мой, я охотно выслушаю: что заставило придти в такой ранний час? Только, пожалуйста говорите… мягче… Не спугните музыку утра…

— Я слышал, что наш высокочтимый отец отцов – да, будет милостив к нему Аллах! – собирается на охоту.

— Да, конечно. В следующем месяце, а что?... Хотя догадываюсь: Хусеин рассказывал об этой… злополучной стреле – разве не так?

— Поражаюсь вашему умению читать чужие мысли: именно об этом я хотел напомнить. И дать совет…

— Совет? Кому? Мне?

— Пусть отложит эмир охоту.

— Но это невозможно.

— Почему?

— Я знаю отца, — нюхая розу, — говорит Абдаллах, — он никогда не отступится от своего решения. И к тому же… эта стрела – бог знает что. Отец знает об этом. Ему стало смешно. Он же терпеть не может… малодушия… и к тому же, как сказано в книгах, в одну реку невозможно войти дважды.

— Это сказал, кажется, греческий мыслитель, — говорит Тимур.

— Похвально, — в это время внимание Абдаллаха захватывает пение перепелки и, немного послушав пение птахи и возвращаясь на свое место, он добавляет: — Хорошо, я попрошу отца – он тебя примет, но ты сам скажешь о своих… тревогах… а сейчас послушаем… посидим рядом…

— О, прекрасно! – едва ли не полушепотом продолжает Абдаллах, отец Хусейна и Айджал.

46.

И снова дворец эмира Казангана. Пышный интерьер помещений в восточном стиле с охраной у дверей. Тимур подходит к дверям.

— Тысячник Тимур сын Торгая, — представляет он себя стражникам.

Тотчас двери перед ним открываются. Тимур следует через проем в следующее помещение. Однако впереди его проходит глава стражников – подает знак следующей двойке стражников, застывших у следующей двери – те открывают двери. То же происходит во время прохода его в третье помещение, четвертое и т.д. Вот – тронный (назовем так) зал эмира Казангана.

— Тысячник Тимур сын Торгая, — докладывают эмиру.

Эмир Казанган – его застаем мы у окна в стороне от трона – в приветствии поворачивает голову.

— Верно, верно: ведь ты тысячник. Ну, конечно, тысячник! – будто запамятовав, а теперь “нечаянно вспомнив” произносит Казанган. В таком возрасте и уже тысячник! Наслышан о твоих подвигах! Ну, ладно – о подвигах поговорим в следующий раз…

Тимур пытается деликатно остановить монолог эмира, но тот, заметив, что визитер собирается говорить, “неумолимо” продолжает:

— Знаю! Знаю! Ни слова — о стреле! Неужели у меня нет ничего другого, над чем следует поломать голову!? Отложить охоту!? Ты представляешь какой переполох это вызовет у людей!? Что подумают люди, если я отменю охоту! Если догадаются о причинах отмены!? Что их эмир робок? Трус? Боится выйти из своих покоев? У владельцев злых языков слепые глаза и тонкие шеи. Это хорошо, что ты, Тимур сын Торгая, понял меня с полуслова. А сейчас о другом.

— Я весь – внимание, отец, властелин необьятного Мавераннахра.

— Ты верно сказал – “необъятного Мавераннахра”. Что по твоему значит Мавераннахр?

Тимур несколько озадачен.

— Что!?

— Мавераннахр – великая держава.

— Великая, но, ты прав, и необъятная – на юге, в … Кабуле… Кундузе… Хусейну удалось навести кое-какой порядок. А на севере… тут пошаливают люди твоего дядюшки – не пойму, что не хватает… Хаджи Барласу!? Все у него есть, все ему дал!... Или… тот же Самарканд – кажется, вот он под рукой, а не обнимешь. – Печально заключает эмир Казанган, — а на востоке все это на руку монголам Туглук Тимур радуется нашим слабостям.

— Я сын Торгая, а не Хаджи Барласа. У тысячи моих воинов – тысяча сабель и тысяча щитов. Они готовы встать грудью за вас, отец! За Мавераннахр!

— Ты просил принять и я тебя принял, но не думай, что это делаю из желания выслушать советы любого. Твои тем более. Забудь о советах, которые ты мне собирался дать, а бери с собой надежных тебе людей и отправляйся в… Самарканд…

— В Самарканд? Зачем!? – невольно вырвалось у Тимура.

— Ты удивлен? Спокойнее… Не в ссылку – нет, Тимур сын Торгая, я тебя не ссылаю – Я тебя отправляю с поручением…

— С поручением? – старается сдержать изумление Тимур.

— Да, с поручением, — говорит эмир, — и с поручением важным для меня. Для нас. Для Мавераннахра.

— Я готов выполнить любую вашу волю.

— Верю, — продолжает эмир, — взгляни вон туда! – Он показывает столик, на котором высятся песочные часы. – Дела в Самарканде, подобны песку, — подходит к часам,— я хочу, чтобы песок этот сыпался, — переворачивает часы, — в ту сторону, которую пожелаю я, а не те, кто жирует в Самарканде.

— Что я должен сделать?

— Представь: завтра на Мавераннахр пойдут монголы – как мы их встретим? Сколько воинов выставит Самарканд? И как он думает их выставить? Меня интересует о Самарканде все.

— Но там Джамаль со своими людьми, — как бы вскользь, замечает Тимур.

— Этот кривой безглазый Джамаль! – говорит раздраженно Эмир. – Пусть крепко запомнит: твоими устами буду говорить с ним я! Твои действия – мои действия! – берет в руки свернутую в трубку бумагу, отдает ее Тимуру, — здесь все сказано… Кроме одного: Я имею ввиду вот что: у Джамаль очень длинный язык и очень, как точно сказано тобой, тонкая… шея. Самарканд должен выставить тысячу! Самарканд обязан содержать эту тысячу! – добавляет, хитро прищурив глаза.

47.

Тимур возвращается через те же помещения, в одном из которых мы видим группу людей, видимо, очередных на аудиенцию к эмиру. Среди них – Абдаллах, который, увидев Тимура, окликает его:

— Тимур!

Абдаллах отводит зятя в сторонку, интересуется:

— Отец не принял твой совет – я был прав?

— У вас божий дар предвидения, отец.

— Ах, о каком даре речь! – игриво отмахивается Абдаллах, — Что впереди нас ждет вот – вопрос.

— Меня – Самарканд. Для вас у нас – никаких тайн. Великий эмир – и да дарует Аллах ему долгую жизнь! – отправляет меня с поручением в Самарканд, — делится новостью. Тимур.

— В Самарканд? Какое поручение? – заволновался Абдаллах.

Однако Тимур изобразил всем видом нечто, что говорило о желательности данную ситуацию держать в секрете, да так, что Абдалах невольно, забыв об осторожности, обернулся – действительно там, за спиной, «очередники», как по команде, прекратив беседы, «навострили уши» к его диалогу с зятем.

— О, Самарканд! Самарканд! – вздыхает Абдаллах, — Самарканд подобен сладостному сну! Закрою глаза и вижу: сады, сады!

— Какие сады в Самарканде! – явно реагируя на «диалог», — говорит один «очередник» другому.

— В окрестностях Самарканда! – вторит другой.

В приятную дискуссию включается третий и тогда Тимуру – к ужасу его! – становится ясно, что с этой минуты тайна о его предстоящей поездке в Самарканд рухнула. На лице его на этот раз написано нечто, что испытывает человек, только что осознавший свою оплошность. Немая сцена: «очередники» враз умолкают, надменно пытаясь скрыть противоположное чувствам Тимура.

48.

Базарная площадь в Самарканде. Большие толпы зевак у аттракциона канатоходцев, образовавших живое кольцо.

— Маспоропосы из Хоросана. Впервые в Самрканде! Впервые в Самарканде! Маспоропосы из Хоросана! – выкрикивает один из канатоходцев.

— Кто сколько может! Кто сколько может! – выкрикивает другой, по-видимому, ассистент главного канатоходца. На плечах у ассистента, обхватив ножками его шею и с шапкой в руках, устроился мальчик лет 5-6. – Кто сколько может! Не скупитесь, господа! Что в нашей жизни – таньга!? Кусочек жалкого металла! А мы подарим радость на всю жизнь! Свидетель Аллах – никогда вы не видели такого прекрасного зрелища! Кто сколько может! Ай, молодец! – хвалит ассистент какого-то мужчину. – Не пожалели две таньги – кто больше? Кто больше? Ассистент с мальчиком на плечах медленно, разжигая толпу, движется по кругу…

Среди зевак, в первом ряду, мы замечаем и… Чеку со своими дружками. Впрочем узнать его, загримированного в усатого и бородатого, нелегко, — Чеку весело бросает в шапку монеты – дружки смеются…

© Ибрагимов И.М., 2003. Все права защищены.