«Спят трещотки и псы соседовы…»

«СПЯТ ТРЕЩОТКИ И ПСЫ СОСЕДОВЫ…»

Спят трещотки и псы соседовы, –
Ни повозок, ни голосов.
О, возлюбленный, не выведывай,
Для чего развожу засов.

Юный месяц идет к полуночи:
Час монахов – и зорких птиц,
Заговорщиков час – и юношей,
Час любовников и убийц.

Здесь у каждого мысль двоякая,
Здесь, ездок, торопи коня.
Мы пройдем, кошельком не звякая
И браслетами не звеня.

Уж с домами дома расходятся,
И на площади спор и пляс…
Здесь, у маленькой Богородицы,
Вся Кордова в любви клялась.

У фонтана присядем молча мы
Здесь, на каменное крыльцо,
Где впервые глазами волчьими
Ты нацелился мне в лицо.

Запах розы и запах локона,
Шелест шелка вокруг колен…
О, возлюбленный, – видишь, вот она –
Отравительница! – Кармен.

5 августа 1915 г.

* * *

Есть колосья тучные, есть колосья тощие.
Всех – равно – без промаху – бьет Господен цеп.
Я видала нищего на соборной площади:
Сто годов без малости, – и просил на хлеб.

Борода столетняя! – Чай, забыл, что смолоду
Есть беда насущнее, чем насущный хлеб.
Ты на старость, дедушка, просишь, я – на молодость!
Всех равно – без промаху – бьет Господен цеп!

5 августа 1918 г.

* * *

Сивилла: выжжена, сивилла: ствол.
Все птицы вымерли, но Бог вошел.

Сивилла: выпита, сивилла: сушь.
Все жилы высохли: ревностен муж!

Сивилла: выбыла, сивилла: зев
Доли и гибели! – Древо меж дев.

Державным деревом в лесу нагом –
Сначала деревом шумел огонь.

Потом, под веками – в разбег, врасплох,
Сухими реками взметнулся Бог.

И вдруг, отчаявшись искать извне:
Сердцем и голосом упав: во мне!

Сивилла: вещая! Сивилла: свод!
Так Благовещенье свершилось в тот

Час не стареющий, так в седость трав
Бренная девственность, пещерой став

Дивному голосу…
– так в звездный вихрь
Сивилла: выбывшая из живых.

5 августа 1922 г.

* * *

Над колыбелью твоею – где ты? –
Много, ох много же, будет пето.

Где за работой швея и мать –
Басен и песен не занимать!

Над колыбелью твоею нищей
Многое, многое с Бога взыщем:

Сроков и соков и лет и зим –
Много! а больше ещё – простим.

Над колыбелью твоей безправной
Многое, многое станет явным,

Гласным: прошедшая сквозь тела
. . . . . . . – чем стала и чем была!

Над колыбелью твоею скромной
Многое, многое Богу вспомним!

– Повести, спящие под замком, –
Много! а больше ещё – сглотнём.

Лишь бы дождаться тебя, да лишь бы…
Многое, многое станет лишним,

Выветрившимся – чумацкий дым!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всё недававшееся – моим!

5 августа 1924 г.